Просветленные не ходят на работу. Олег Гор
взгляд монаха стал напоминать булавку, и я затрепыхался насаженной на него бабочкой. – Сотовой связи тут все равно нет. Одежду мы тебе предоставим… деньги тебе не понадобятся… ну, что?
Я открыл рот, собираясь сказать, что привык к определенным вещам, к тому, что у меня всегда… И тут же понял, что все это ерунда, что из крохотного сарая, ставшего моим жилищем, я не создам комфортного гостиничного номера и что никакие предметы мне в этом не помогут.
– Давай, неси вещи. Посмотрим, что у тебя там, – велел брат Пон.
Рюкзак он изучал с видом дотошного таможенника, разыскивающего контрабанду. Заглядывал внутрь мельком, ничего не вытаскивал, но возникало ощущение, что все взвесил и оценил.
– Зубную щетку и пасту можешь оставить, – сказал монах, вынимая названные предметы из кармана. – И еще бритву с кремом. Остальное пока будет храниться у меня.
Удивительно, но в этот момент я ощутил не раздражение по поводу того, что меня лишают практически всего, а горячую благодарность за то, что мне позволили оставить хоть что-то!
Завтрака обитателям вата Тхам Пу не полагалось, а на обед я получил тот же рис с овощами. Мне выделили старую деревянную миску, и на этот раз я помыл свою посуду сам, вместе с двумя монахами помоложе спустившись к Меконгу, да еще и помог им отскрести кастрюлю.
Попытка затеять разговор успеха не имела – то ли служители Будды и в самом деле не знали английского вообще, то ли брат Пон запретил им общаться со мной, но в любом случае они лишь улыбались и разводили руками.
Я же по-тайски мог произнести лишь несколько слов.
Но все это, как и скудная трапеза, меня не расстроило, поскольку, избавившись от вещей, я пребывал в неожиданно благодушном настроении. Проблемы, одолевавшие меня последнее время, отступили на приличное расстояние, остался только я сам, почти не имеющий к ним отношения.
– Пойдем, – сказал брат Пон, когда мы вернулись с реки. – Займемся делом.
Я приободрился, думая, что сейчас меня начнут учить медитации.
– Вон там, в сарае, ты найдешь лопату, – продолжил монах, и эта фраза опустила меня с небес на землю.
Лопата? Но зачем?
Ответ на этот вопрос я получил быстрее, чем хотелось бы.
Мы оставили храм за спиной и углубились в джунгли, но лишь для того, чтобы остановиться у дерева, что выглядело бы высохшим, если бы не небольшой пучок зеленых листьев на верхушке.
А так ничего особенного – серая морщинистая кора, ствол толщиной в руку, высотой метров в пять.
– Ты должен его выкорчевать, – сказал брат Пон.
– Зачем? – спросил я, ощущая разочарование и недовольство.
Ждал медитаций и великих истин, а вместо них подсунули скучную и тяжелую работу.
– Потом узнаешь. И надо справиться до заката, иначе толку не будет.
И он уселся чуть в сторонке, скрестил ноги и положил руки на колени.
Ну а я принялся за дело.
Земля оказалась мягкой, лопата, несмотря на помятый вид, острой, и я воспрянул