Отравленная маска. Валерия Вербинина
шептал Казимир зачарованно, предвкушая, как будет с зятем кутить в «Яре» или у Тестова. Икра черная, икра красная, осетрины горы, вина море, цыгане… Цыган с их визгливой надрывной музыкой Казимир не любил, но раз для полноты картины надо, чтобы они были, пусть будут.
– Нет, это вряд ли, – вздыхала Аделаида Станиславовна.
– Почему? – искренне удивлялся Казимир, еще завороженный недавней волшебной мечтой, хотя цыгане с осетриной ныряли в скрипки и прекрасная жизнь скрывалась из глаз.
– Все богатые уже переженились. Думаешь, долго им дадут холостыми-то гулять? – горько вопрошала прекрасная полька.
В глубине души Казимир благодарил бога за то, что он беден. После богадельни он больше всего боялся, что в один прекрасный день ему придется жениться, а перед семейной жизнью Казимирчик испытывал совершенно необъяснимый ужас.
– Хорошо бы дворянина, с происхождением, – мечтал он, сладко щуря глаза. – Все-таки мы с тобой Браницкие, рода знатного, да и Тамарины не последние, считай, будут.
Аделаида Станиславовна поджимала губы. Это было для нее больной темой.
– Так-то оно так, – кисло соглашалась она, – да что с нас возьмешь? Происхождением зад не прикроешь и на завтрак его не съешь.
Надо признать, что Аделаида Станиславовна умела называть вещи своими именами.
– В Петербург бы ее, ко двору представить, – заносился Казимир в заоблачные выси.
– Та-та-та, – возвращала сестра нового Икара на землю. – Не на что, друг мой, не на что!
Казимир шумно сморкался.
– Так что же нам делать? – спрашивал он несмело.
– За старика я ее не отдам, – продолжала размышлять вслух прекрасная Аделаида. – Я видела, во что превращаются молодые жены после нескольких лет жизни с мужем, который им в прадеды годится.
– Зато старик умрет и оставит ей все свое состояние, – напоминал Казимир, – и твоя дочь вновь будет свободна, как ветер.
– Пожалуй, ты прав, – вздыхала Аделаида Станиславовна, – но в том-то и дело, что они упорно не желают умирать. Нет, – восклицала она, встрепенувшись, – старики так отвратительны! Я не хочу, чтобы моя Амели возымела отвращение к семейной жизни.
– Там увидим, – заключал Казимир безнадежно.
Вечером, шурша платьем, Аделаида Станиславовна заглянула к дочери. Амалия сидела за столом, распустив по плечам волосы, и читала французскую книжку. Тут же была и Даша, которая причесывала свою госпожу. Верная Дашенька уже успела коротко сойтись с домашней прислугой Востряковой и самоотверженно докладывала Амалии все, что ей удалось разведать. Служанка купчихи Хвостовой, жившей по соседству, видела Амалию и нашла ее слишком тощей, что и высказала со всей прямотой в разговоре с поваром Ларисы Сергеевны. Аделаиду Станиславовну слуги за глаза кличут «польской ведьмой», дядюшка Казимир намедни сражался со старшим лакеем в три листика…
– А еще, барышня, недавно приезжал какой-то человек, весь в золотых перстнях, из себя очень важный и словеса сквозь зубы цедил.
Амалия отвернулась и поглядела за окно.
– Бороздин, – сказала