На сеновал с Зевсом. Елена Логунова
уверен: у этой собаки есть все необходимые справки!
Я приподняла бровь: Зяма говорил горячо, но недостаточно искренне.
– Если такой справки нет, собаку надо изолировать от людей на десять дней, – монотонно бубнил доктор, наполняя шприц. – Если в течение этого времени у животного не появятся слюнотечение, нарушение походки и водобоязнь, то собака здорова и прививка вам не требуется. В любом случае сейчас я введу в рану и окружающие ее ткани специальную сыворотку и назначу вам дни для продолжения вакцинации.
– Ай! – вскрикнул уколотый Зяма.
Я отвернулась. Мамулина чувствительность в некоторой степени передалась и мне.
– Маме скажем, что ты подвернул ногу, играя в теннис, – предупредил нас папуля уже по дороге домой.
Я кивнула, а Зяма, напичканный лекарствами, промолчал: он уже клевал носом. Мне тоже очень хотелось спать, и я искренне радовалась, что завтра Бронич не появится в конторе раньше полудня: по пятницам он исправно посещает заседания общественного комитета по культуре при городской мэрии. Я твердо намеревалась проспать работу и наивно полагала, что никто не сможет мне в этом помешать.
Элечка могла воспользоваться стеклянным лифтом, но, как всегда, постеснялась. Торчать, точно пень на пригорке, в прозрачной кабине, зная, что на нее глазеют все прохожие на улице, было бы невыносимо. Они ведь будут смотреть и смеяться, и говорить, подталкивая друг друга локтями: «Боже, какая толстая, нелепая, уродливая клуша! Красуется как на витрине, а на нее просто тошно смотреть!».
Элечка криво усмехнулась. Если бы эти люди могли видеть, что творится у нее в душе, их бы просто вывернуло наизнанку!
Она, как обычно, боязливо остановилась перед раздвижными дверями. Маман страшно ругала ее за эту глупую робость, но Элечка никак не могла заставить себя войти в здание уверенной целеустремленной поступью, которую демонстрируют топ-модели и бизнес-леди. Ей всякий раз казалось, что для такого ничтожества, как она, двери не откроются. А если откроются, то тут же коварно придавят ее, даря бесплатное развлечение зевакам на улице и служащим в холле. Однажды такое уже случилось, и Элечка не забыла пережитое ощущение позорной беспомощности и жгучего стыда. Впрочем, теперь ей было с чем сравнить.
Двери разъехались и выжидательно замерли. Элечка вздохнула и проскочила между ними с поспешностью, которая, конечно же, выглядела комично. Наверняка именно это потешное зрелище вызвало широкую улыбку на красивом лице охранника. Да и юноша-уборщик, ловко уводя швабру из-под ее косолапых ног, тоже улыбался.
Элечка покосилась на парня с ненавистью. Мужчины! Она ненавидела мужчин. Боялась и ненавидела. Всех, особенно молодых и красивых. При этом ей самой красивыми казались почти все, а она – никому. Конечно, такая толстая, рыхлая, с отвратительными веснушками, которые с первыми лучами весеннего солнышка запятнали даже плечи и руки!
Она, как обычно, первой поздоровалась с охранником:
– Добрый день!
Она