Русские князья. От Ярослава до Юрия (сборник). Павел Загребельный
ходили ходуном, а рыжая шерсть промокла насквозь, из раскрытой пасти высунулся бессильный, потемневший язык.
А Бутень стоял над своим поверженным врагом неподвижный и равнодушный. Не добивал его и не отходил от него, будто хотел до конца насладиться своей победой. На самом же деле застыл он от предельной исчерпанности сил. Мог лишь удержаться на ногах – вот и все.
И это длилось довольно долго. Один лежал, тяжело дыша, а другой неподвижно возвышался над ним, страшный лишь своим видом, будучи на самом деле тоже бессильным. Потом Бутень, которому негоже было выдавать свою исчерпанность, все же нашел в себе силы шагнуть в сторону, к луже с водой, неторопливо нагнул туда морду, долго пил и, грозно зарычав, побрел сквозь кусты к своему племени, которое, вероятно, с радостью воспримет его возвращение.
А Рудь еще некоторое время полежал, а потом чуточку подвинул голову, ибо на большее не хватило силы, вытянул еще дальше язык, загнул краешек его ковшиком и начал по-собачьи хлебать воду из той же лужи, в которой утолил свою жажду Бутень. Он хлебал долго и тяжело, с большими передышками, ибо даже на такую простую вещь был неспособен. Сивоок тихо толкнул Лучука, показал глазами – айда.
Когда они изрядно отошли от места схватки туров, Лучук сказал с сожалением:
– Здорово же он язык высунул! Так и хотелось подскочить да отмахнуть его ножом! Вот бы зажарили!
– Ох и глупый ты, – незлобиво сказал Сивоок.
– Я старше тебя на три лета, – обиделся Лучук.
– А ума нет.
– Зато у тебя ум – носить цветы из пущи.
– А что, – вспыхнул задетый за живое Сивоок, – носил! Хочешь – еще понесу!
– Чтобы снова попасть в яму?
– А я хитрее буду. Переброшу Величке цветок через частокол – вот и все.
– Как же ты перебросишь?
– А так: я могу бросить камень дальше всех.
– Зачем же тебе камень? Можешь прицепить свой цветок к моей стреле, я и заброшу его за частокол. Я все могу.
Сивоок тепло взглянул на своего товарища, с которым минуту назад чуть было не рассорился.
– А потом пойдем дальше, – сказал он. – Пускай.
Величка думает, откуда упал на нее цветок.
– А ежели его найдет Ситник? – спросил Лучук.
– Так пускай подумает, откуда упала на него стрела.
– Все равно хорошо! И пойдем дальше в поле!
– А потом в пущу.
– А потом полем.
– И пущей!
…Только и следу от них было, что удивительная стрела посередине Ситникова двора с прицепленным к ней синим цветком из глубочайшей пущи.
Год 1004. Весна. Киев
И приидохом же в Греки, и ведоша ны, идеже служат Богу своему, и не свеми, на небе ли есмы были, ли на земли: несть бо на земли такого дива, ли красоты такоя, и не доумеем бо сказати… Мы убо не можем забыти красоты тоя…
Около пристани на Почайне[4]толкался
Почайна – небольшой правый приток Днепра, впадавший в него в районе Почтовой площади в Киеве. На Почайне во времена Киевской Руси и до начала XVIII столетия была киевская гавань. В 1712 г. понизовье слилось с Днепром.