Имперский ястреб. Диана Удовиченко
деле быть не может. На кого он работает?
– Мы выясним…
– Я должен знать, кто он, откуда, как звали его покойную бабушку, и до какого возраста он гадил в штанишки. Знать все, понимаешь?
– Мы постараемся…
– Ну, хотя бы с трупом кайлара вы разобрались? След не приведет к нам?
– Наши люди все подчистили.
– Спасибо и на том. А теперь…пошел вон!
«Люсинда» стояла у пирса, но оживления, обычного для порта, когда приходит торговое судно, вокруг нее не было. Не суетились грузчики, не носилась по палубе команда, не громыхали многочисленные телеги, доверху заполненные привозным товаром. А главное, не было ни городской, ни портовой стражи. Оно и понятно: «Люсинда» пришвартовалась еще утром, и толстый чиновник, собирающий пошлину, давно уже получил причитающееся городской казне, и еще немного сверху, и довольный, как насосавшийся паук, отбыл в сопровождении стражников. Целый день купцы вывозили из порта доставленные для их лавок товары: специи из жаркого Андастана, фарфор и шелк из загадочной Журжени, драгоценное черное дерево из колоний Южного континента – шхуна совершила кругосветное путешествие. Теперь же, когда «Люсинда», опустевшая, словно женщина, разрешившаяся от бремени, легко покачивалась на воде, пришло мое время. Солнце спряталось за море, на несколько минут подарив бархатной воде багряное облачение, купцы разъехались по своим лавкам, а большая часть команды отправилась в кабаки и дома блудниц отмечать свое благополучное возвращение на твердую землю. Порт погрузился в сумерки, именно в этот час такие, как я, встречаются с капитанами, чтобы забрать контрабандный товар. Старый мерин по кличке Листик, запряженный в телегу, смирно ожидал на пирсе, тогда как я разглядывал потрепанную за время кругосветки «Люсинду». Настроение у меня было самое радужное. А как же могло быть иначе, если при пересчете королевского подарка выяснилось, что в бархатном мешочке находится пятьдесят. Полновесных. Золотых. Паунсов! Половину из них я отдал дядюшке, чтобы как—то компенсировать средства, потраченные им на мое содержание и обучение. Старый хрыч расчувствовался так, что даже малость прослезился. Он долго отказывался, потом решил вложить эти деньги в дело. Оставшиеся двадцать пять славных блестящих монет я засунул в железную шкатулку и закопал в самом дальнем углу огородика, на котором дядюшка Ге разводит всякие травки да кустики для своих зелий. Твердо решив при этом, что они станут моим «приданым» для женитьбы на Мельде. Надеюсь, теперь—то она обратит на меня внимание?
Я предавался приятным для меня размышлениям, и грубый окрик:
– Эй, бастард, трезубец Маннаина тебе в задницу, смотри сюда! Чего рот разеваешь, как проклятая рыба—растопырка? – ничуть не вывел меня из благодушного настроения.
Впрочем, обижаться было не на что: никто и никогда не слышал от капитана Джо Сольвига ничего, кроме самой забористой ругани. Порой я просто прихожу в недоумение по поводу его высказываний. И еще меня гложет любопытство: а как он разговаривает со своей женой?
– Здравствуйте,