Право на одиночество. Ника Соболева
Антон рассмеялся. – Откуда же я знаю, зачем, Наташ? Может, ей хотелось скандала или страсти… Хотя я вроде страстный…
Так, опасная тема.
– Ну что, картошки? Еще рыба и салат, – сказала я, взяв в руки тарелки.
– Давай!
Давно я так не объедалась, как в тот вечер. А от пива у меня ужасно закружилась голова, так что сразу после окончания трапезы мы с Антоном переместились на его диван и продолжили болтать уже там.
Я рассказывала о кознях Крутовой, о том, что поеду в Болонью, о наших новых проектах в издательстве… Постепенно меня уносило куда-то, будто на большом облаке, я поддалась этому чувству – и уснула.
Через несколько часов я резко проснулась от неприятного ощущения, что на меня смотрят.
Это был Антон. Мы по-прежнему находились на его диване, только оба лежали, и он смотрел на меня с напряжением во взгляде.
– Антош, – прошептала я. – Ты чего?
Его глаза в темноте казались мне черными ямами. И я уже знала, чувствовала, понимала, о чем он хочет поговорить.
– Наташ, – сказал Антон, – ты хорошо помнишь тот день, когда я приехал к тебе после смерти твоих родителей?
Точно. Но зачем, Антон, зачем? Зачем тебе понадобилось вообще вспоминать это – именно сейчас?
Я не хотела врать.
– Хорошо, – ответила я, не отводя взгляд.
– А… что ты помнишь?
Я вздохнула.
– Я помню все.
Молчание. И затем:
– Все? Ты уверена?
– Да.
– А… ты помнишь, как я… как я мыл тебя?
– Помню.
Антон вздохнул и придвинулся ближе.
– А ты помнишь, что случилось потом? Потом, когда я вынес тебя из ванной?
Как же не хотелось отвечать! Но что бы это решило? Вранье ведь никогда ничего не решает, оно только откладывает неприятные разговоры на какое-то время.
– Да, я помню.
Антон протянул руку и прикоснулся к моим губам.
– И что… что ты думаешь? – слова давались ему с трудом.
Его рука переместилась к моей щеке. Что я могла сказать? Что я должна была сказать?
– Антош, я… Я ничего не думаю… Это было очень давно. Давай забудем?
– Забудем?
Мгновение – и его лицо оказалось совсем рядом, в миллиметре от моего.
Антон взял меня за руку и сказал:
– Я не могу этого забыть.
Я не успела ответить – его губы накрыли мои, а руки сжали мое тело в порыве какого-то безумия. Я не могла оттолкнуть его – это было бы слишком жестоко, а я не умею быть жестокой.
Меня никогда не целовали так страстно, так исступленно и отчаянно. Так утопающий хватается за соломинку, так прощаются влюбленные перед долгой разлукой.
Наконец Антон оторвался от моих губ и прошептал:
– Прости… Я не могу этого забыть, Наташ. Если ты думаешь, что я уже остыл и не испытываю ничего подобного, то ты ошибаешься. Я по-прежнему, все так же, хочу тебя.
Он наклонился и начал целовать мою шею и плечи, по-прежнему держа меня в объятиях. Я остановила его, сказав:
– Антон!