Карманный оракул (сборник). Дмитрий Быков
появление того, что сегодня называется креативным классом; качественный скачок случился не тогда, когда дети этой интеллигенции вооружились Интернетом, а тогда, когда их пробил кризис среднего возраста. Впрочем, это только моя гипотеза, ибо каждый выстраивает ту картину мира, которая ему удобнее: в преимущественное влияние гаджетов на умы я не верю, а вот против биологических факторов не попрешь.
Как бы то ни было, последний круг был пройден государственным кадавром уже в состоянии полураспада, причем для гальванических эффектов труп нуждался во все более сильных токовых ударах, от репрессий двадцатых до репрессий тридцатых, до травматичнейшей Великой Отечественной войны в сороковые; к шестидесятым труп стал разлагаться, к восьмидесятым фактически растекся. В моем отношении к СССР нет ничего ностальгического – напротив, я стараюсь полностью абстрагироваться от своего весьма противного опыта советской жизни, – и высоко оценивать этот проект можно лишь в сравнении с нынешней Россией: труп очень дурного человека все же хуже, чем самый дурной человек, ибо у него уже нет шансов ни исправиться, ни покаяться. Тем не менее, несмотря на крах проекта, народ никуда не делся – и в какой-то момент лучшей части этого народа надоело наконец считать себя лишней.
Сегодня можно говорить именно о качественном скачке, поскольку народу (еще не всему, но перемены стремительны и заметны во всех слоях общества) надоела болотно-пирамидальная или, если хотите, болотно-поклонная схема. То ли Интернет сломал традиционную интеллигентскую неуверенность, внушив всем нам, что мы не одни такие, то ли само наличие государственной лжи при общедоступности сетевой правды сделало окончательным фарсом путинскую попытку вдохнуть новую (восьмую) жизнь в российскую вертикаль. В любом случае с этой вертикалью тут уже делалось все возможное: ее строили, боялись, презирали, осмеивали. Прежняя парадигма русской жизни, описанная во всей родной литературе XIX–XX веков, исчерпана. Новую русскую литературу написать нельзя – она обречена выродиться в самоповтор. Так Гоголь в 1852 году жег «Мертвые души», потому что наличная реакция уже была каталогизирована в первом томе, а второй писать было не о чем; он гениально угадал главные русские типы нового времени – уже вполне тургеневскую Улиньку, гончаровского Тентетникова, толстовского Костанжогло, – но выстроить сюжет нельзя, пока эпоха не наступила. Ждать пять лет ему не хватило терпения. Нынешнее ничтожество нашей культуры происходит именно от того, что она беспрерывно перепевает себя и страшно устала от этого, а снимать и писать из иностранной жизни мы пока не научились (по крайней мере, на том уровне, на котором пишем по-русски и о России).
Население прощается с патернализмом и становится народом – не только потому, что разочаровалось в путинизме, то есть в праве и способности КГБ вести Россию в будущее, а еще и потому, что надоело само себе. Жизнь отдельно от государства всем хороша, но, во-первых, не гарантирует