Двоедушник. Рута Шейл
дурацкий мешок с камнями.
Нечего тут бояться.
Выдохнула, схватила и бегом к маме. Швырнула на стол. Украдкой вытерла ладонь об джинсы. До чего гадко…
Мама взяла мешочек со стола очень бережно, как раненого птенца. Нике от этого только противнее стало. Пару раз встряхнула, распустила шнурок, сунула руку внутрь. И потемнела лицом. Так, как Ника в жизни не видела. То ли вот-вот заплачет, то ли закричит.
Вместо камней сквозь ее пальцы тонкой струйкой посыпался песок.
– Ты трогала его когда-нибудь раньше? – тяжело спросила мама.
– Нет. Никогда.
– Она все еще помнит. Она ищет тебя… Как я надеялась, что все это само собой рассосется. Спустя столько-то лет…
Ника застыла, не зная, что сказать или сделать. Выражение маминого лица напугало ее гораздо сильнее этих непонятных слов.
– Давай прогуляемся. Здесь как-то душно стало. – Ангелина Власовна одним движением сгребла песок в кисет, сунула его в карман домашней кофты и первой вышла из комнаты.
Слева от единственного подъезда Никиного «аварийного жилья» – если не знать, то не найдешь – пряталась в зарослях кустарника низкая железная калитка, которая вела в огороженный забором маленький палисадник. Именно туда, под нависшие ветви кленов, и направилась сейчас мама.
Когда-то давно, когда в доме еще кипела жизнь, этот палисадник был излюбленным местом посиделок местной молодежи. Они же позаботились об удобствах – притащили сюда трехногий обеденный стол, два стула и корявый буфет. На тщательно утоптанном клочке земли чернело кострище. Чья-то заботливая рука обложила его обломками кирпичей.
Спрятав нос в воротник куртки, Ника присела на край одного из стульев и молча наблюдала, как мама рвет газету и кидает клочки на землю. Следом отправились листья и тонкие ветки, собранные здесь же, под ногами.
Октябрь. Шесть – сумерки, восемь – уже ночь. Сквозь ветки шиповника виднелись светящиеся окна соседнего дома. Самого обычного.
Когда разгорелся огонь, в палисаднике стало почти уютно.
– Я хочу рассказать тебе кое-что, – сказала мама. – Чего раньше никогда не рассказывала.
С этими словами она отправила ненавистный Нике кожаный мешочек прямиком в огонь. Некоторое время бесформенный темный комок еще различался в пламени, но очень скоро слился со всем тем, что обречено было стать золой на пятачке палисадника.
Ника вспомнила, что так и не расклеила листовки. Но все равно кивнула.
– Ты ведь знаешь, что до твоего рождения мы с твоим отцом жили в военном городке…
Еще бы не знать. В паспорте Ники, возле слов «место рождения», значился город с неблагозвучным названием Черневский Труд. Ближайший к военной части роддом находился именно там. Вот и увековечился в документах. Но не в памяти.
– Квартиру нам дали большую, просторную, – продолжала Ангелина Власовна, – в дореволюционном, правда, доме. Но тогда и этому радовались. Когда ремонт затеяли и содрали пять слоев старых обоев, то нашли под ними газеты. С новостями о коронации