Шепчущие. Джон Коннолли
находилось в считаных дюймах от морды дворняжки. Сэнди подалась вперед и обнюхала оружие. Оно пахло машинным маслом и порохом. Собака хорошо знала эти запахи, так как хозяева часто брали ее с собой поохотиться на птиц, и она приносила им добычу. В предвкушении игры Сэнди приветливо помахала хвостом.
– Нет, – выдавил Дэмиен. – Не заставляй меня делать это. Не надо. Пожалуйста.
Палец на спусковом крючке напрягся. Рука дрожала. Огромным усилием воли он отвел револьвер от собаки; вырвавшийся крик улетел в сторону моря и заходящего солнца. Скрипнув зубами, Дэмиен отстегнул поводок от ошейника.
– Уходи! Домой, Сэнди! Беги домой!
Собака поджала хвост, но тот еще едва заметно подрагивал. Она не хотела уходить. Что-то было не так, и Сэнди это чуяла. И тогда Дэмиен надвинулся на нее с явным намерением пнуть, решив не делать этого только в последний момент. Отбежав на приличное расстояние, собака остановилась, но хозяин снова кинулся к ней, и Сэнди побежала – и бежала, пока не услышала выстрел. Собака вскинула голову, повернулась и медленно потрусила назад – посмотреть, кого там подстрелил хозяин.
Часть I
Так же по воле своей я сражался за них, ибо с ними
Ныне никто из людей на земле состязаться не мог бы[1].
Глава 1
Пришло лето, сезон пробуждения. Здесь, в северном штате, в отличие от южных, весна – всего лишь иллюзия, обещание, которое дается, но никогда не выполняется, пародия на новую жизнь, в которой нового только почерневший снег да медленно тающий лед. У побережий и болот, в Большом северном лесу и солончаках Скарборо природа научилась выжидать своего часа. Пусть зима продолжает править в феврале и марте, медленно отступая к сорок девятой параллели, отстаивая с боем каждый клочок земли. К апрелю ивы и тополя, орешник и вязы под птичьи трели уже дали почки. Они ждали этого с осени, их листочки еще спрятаны, но уже готовы развернуться, и вскоре болота покрылись пурпурно-коричневым ковром ольхи, бурундуки и бобры вышли из спячки. Небо расцвело вальдшнепами, гусями и граклами, разбросанными, как семена, по голубому полю. И вот наконец май принес лето, и все, что спало, проснулось. Всё и вся.
Солнце разлилось по подоконнику, грея мне спину, а в чашке был свежий кофе.
– Нехорошее дело, – сказал Кайл Куинн, аккуратный, плотно сбитый мужчина во всем белом, владелец закусочной «Дворец» в Бидфорде. Кроме того, он исполнял обязанности шеф-повара, и должен сказать, такого чистюли шефа я в жизни не видел. Мне доводилось есть в забегаловках, где, едва взглянув на повара, начинаешь подумывать, а не пропить ли курс антибиотиков, но Кайл всегда выглядел очень опрятным, а его кухня такой безупречно чистой, что в сравнении с «Дворцом» даже некоторые палаты интенсивной терапии выглядели грязноватыми, а иной хирург, взглянув на руки Кайла, отправился бы мыть свои.
«Дворец» был старейшей забегаловкой-вагончиком в Мэне, построенной по
Пер. Н. М. Минского.