Руны. Элизабет Вернер
рода, кровь которого текла в его жилах, и последним представителем которого он являлся. Правда, эти черты еще полностью не сформировались, что свойственно детскому возрасту, но у него они были другими, грубыми, неправильными, чем у сидевшего перед ним красивого, стройного мальчика, и производили отталкивающее впечатление. Густые белокурые волосы нависали на лоб так низко, что почти совсем закрывали его, а голубые глаза смотрели неприязненно, с угрозой. Кроме того, молодой Гоэнфельс говорил как-то странно, с твердым иностранным акцентом.
– Ты по-немецки и говорить-то, как следует, не умеешь, – засмеялся Курт. – Тебя еле поймешь, а между тем ты родился здесь, в Гунтерсберге, и будешь теперь жить у нас.
– Но я не хочу! – упрямо ответил Бернгард. – Попробуйте удержать меня! Я убегу.
– Убежишь? – переспросил Курт. Это слово затронуло в нем родственную струнку. – Я тоже хочу убежать, только не сейчас – пока меня еще не возьмут на морскую службу. А почему ты хочешь непременно уехать? Тебе у нас не нравится?
– Да, – хмуро ответил Бернгард. – У вас тут невыносимо; ничего, кроме освещенных солнцем полей да скучных жнецов; ни гор, ни леса, ни скал, ни моря, как у нас дома, в моей Норвегии. Там мой дом, и я вернусь туда!
– Скажи-ка это твоему дяде, уж он тебе объяснит, где твой дом. Он сказал, что твое место в Гунтерсберге; а что он скажет, то и будет. Ты его еще не знаешь. Вот мой папа тоже злится, когда я завожу речь о том, что хочу быть моряком, но мне на это наплевать, я знаю, как с ним поладить. А вот с твоим дядей это сложно. В этом ты скоро убедишься.
– Да я знать не хочу ни его, ни его Гунтерсберга! – пылко заявил мальчик. – Я ненавижу их, как и всю вашу жалкую Германию!
– Послушай, это ты оставь! – с гневом перебил его Курт. – Стыдись бранить собственное отечество! Если ты еще раз скажешь…
Он с угрозой поднял кулак, но Бернгард презрительно посмотрел на него сверху вниз.
– Уж не хочешь ли ты со мной драться? Берегись!
– О, это мы еще посмотрим! – задорно ответил Курт с полной готовностью к бою. – Посмей только еще раз сказать это мерзкое слово!
– Жалкая она, ваша Германия, жалкая!..
Дальше Бернгард ничего не успел сказать, потому что Курт уже налетел на него. В следующую секунду они схватились врукопашную и колотили друг друга с величайшей энергией. Преимущество было, несомненно, на стороне ловкого, увертливого Курта; быстрыми движениями он всегда успевал вовремя увернуться, Бернгард же бил сослепу, большей частью не попадая в цель. Но, наконец, молодому Гоэнфельсу удалось-таки взять верх; он схватил своего противника, а раз тот попался ему в руки, никакая ловкость уже не могла помочь Курту – эта медвежья сила была ему не по плечу. После короткой схватки он уже лежал на полу, а Бернгард, тяжело дыша, стоял, наклонившись над ним.
– Вот тебе! – с торжеством крикнул он, оставляя противника. Курт вскочил, рассерженный своим поражением, но в то же время, глядя на победителя со своего рода восторгом.
– У тебя чертовски сильные