Моника Лербье. Виктор Маргерит
щедростью Джона Уайта, их возможного компаньона. После свадьбы – сколько угодно… А до того времени, по мнению Виньерэ, девушка имеет, конечно, свою цену, но лишь цену патента. Рассуждая таким образом, он был не хуже и не лучше большинства мужчин.
Люсьен уже хотел проститься с Моникой, как та удержала его с мольбой в глазах:
– Мама сейчас приедет… Вы нас проводите.
В своем невинном порыве она упивалась летящими минутами счастья, как монахиня вечностью. Люсьен, с его решительным выражением лица, мускулистой худобой, агатовыми глазами был для нее всем. Что в сравнении с ним даже признанные красавцы – Саша Волан – бывший авиатор и теперь чемпион автомобильных гонок, даже Ангиной – Макс де Лом – литературный критик новой французской Антологии…
Она как раз видела их обоих флиртующими с Жинеттой. Мадемуазель Морен презрительно взглянула на стол Моники. Несмотря на приближавшийся конец базара, он больше чем наполовину был еще загроможден вещами…
– Ну, – сказала она, – у тебя дело что-то не идет. А у меня нечего больше продавать.
– Нет, есть, – запротестовал Саша Волан.
– А именно? Что же?
– Вот это.
Он указал на увядающую розу за ее поясом. Макс де Лом с двусмысленной улыбкой произнес:
– Ваш цветок.
Жинетта захохотала.
– Он слишком дорог для вас, друзья мои.
Оба разом воскликнули:
– Ну, например, сколько? Назовите цену.
– Не знаю. Двадцать пять луидоров. Дорого?
– Это даром, – галантно ответил Саша Волан. – Даю тридцать. Кто больше?
– Сорок, – произнес Макс де Лом.
– Пятьдесят!..
Мадемуазель Морен нашла, что если не цена, то двусмысленная шутка зашла слишком далеко и, отколов цветок, который уже хотел взять Саша Волан, протянула его появившемуся в этот момент Меркеру.
– Осталось за ним, господа, – сказала она с насмешливой гримасой. – Я не продаю, а дарю.
В больших салонах, где не было такой толкотни и шума, благотворительный базар казался рядом частных приемов.
Знаменитый джаз-банд Тома Фрики сменил оркестр республиканской гвардии. Между столиками, в большой зале с буфетом, фокстроты чередовались с джимми. Вокруг витрин собрались группами близкие знакомые, слышались взрывы смеха и громкие голоса. В сравнении с послеобеденной сутолокой теперь этот праздник казался праздником избранных, где собрался цвет высшего общества. Здесь соединились в своем кругу пятьсот-шестьсот постоянных посетителей всех торжеств и генеральных репетиций.
– Ваша мама не едет, – сказал Виньерэ. – Уже шесть часов. Я должен идти. Совершенно неотложное дело… (Свидание с Клео, у нее, в шесть с четвертью).
– Итак, – сказала Моника вздыхая, – до вечера. Не опаздывайте же слишком.
– В половине десятого, как всегда…
Моника проводила его нежным взглядом, и сейчас же