Горевестница. Вадим Панов
не уставшей жить старушки с ясными живыми глазами. Такая не жалуется товаркам на дочь, «оставившую на нее детей», а охотно занимается с маленькими хулиганами чтением и рисованием, водит их в бассейн или школу танцев…
– Я должна вам сообщить, что Степанида Андреевна Курочкина умерла.
– Боже, вы шутите?
– Нет.
– Ох… – Короткая пауза. – Стеша… она ведь… Погодите! Она ведь на пять лет меня младше! А когда…
«Не она!!»
Старушка удивленно посмотрела на трубку, начавшую издавать короткие гудки, и медленно положила ее на аппарат.
А Катя поставила крестик рядом с фамилией Анны Тимофеевны, легким движением руки отбросила со лба волосы и набрала следующий номер.
– Алло, добрый день.
– Добрый.
– Будьте добры Евгения Ивановича.
– Одну секунду.
«Папа, это тебя!»
«Кто?»
«Какая-то девушка».
«Девушка?»
Послышались шаркающие шаги: тапочки по паркету.
– Да!
Можно поспорить – отставной военный: короткое, рубленое «да» говорит само за себя. К штатскому «алло» старик не приучен.
– Евгений Иванович?
– У аппарата.
– Степанида Андреевна Курочкина умерла.
«Он? Или нет? Пожалуйста, нет!»
Снова пауза, но Катя понимала, что на этот раз тишина в трубке вызвана другими обстоятельствами. Мужчина не переживает печальное известие, а пытается вспомнить, о ком идет речь. Перебирает в памяти бывших сослуживцев, друзей, родственников. При этом дыхание старика осталось спокойным: в армии, особенно в действующей армии, учат относиться к смерти без лишних эмоций. А Евгений Иванович, скорее всего, в действующей армии был.
– Степанида Андреевна?
– Да, Степанида Андреевна, – подтвердила девушка.
«Папа, кто это?» Интересно, кто подошел к телефону: дочь или невестка? Хотя какая разница?
– Степанида Андреевна. Так точно, помню. Вдова полковника Курочкина. Якова Алексеевича. Очень печально. Когда похороны?
Катя положила трубку.
Она отчаянно боялась, что вновь попадет на «него». Набирая номер, поднося к уху трубку, разговаривая с незнакомыми людьми, девушка с трудом подавляла дрожь. Дрожь в пальцах, дрожь в голосе, дрожь в душе. Страх заставлял кусать во время разговора губы. Страх появлялся на лбу капельками липкого пота. Страх требовал никотина, она курила едва ли не каждые десять минут – выбегала на лестничную площадку, садилась на грязные ступеньки и пускала дым, не отрывая застывший взгляд от разрисованной маркерами стены.
Она боялась очередной встречи с «ним».
Боялась, но ничего не могла поделать: снова и снова набирала телефонные номера. Давила на кнопки телефона и говорила…
– Тетя Стеша? Жаль… обязательно расскажу маме.
Твердый баритон, ни капельки не грустный, ни капельки не расстроенный. По всей видимости – взрослый сын старой приятельницы полковничихи Курочкиной.
«Не он!»
– Девушка, а вы кто будете…
Катя поставила очередной крестик. Вновь откинула волосы, тыльной стороной ладони вытерла пот, перелистнула очередную страницу потрепанной записной книжки. Буква «Т», а «он» еще не появился. Может, сегодня повезет?
«Он» появлялся всегда, но она все равно надеялась.
– Будьте добры Маргариту Львовну.
– Это я.
– Я звоню вам сообщить, что умерла Степанида Андреевна.
– Кто?
– Степанида Андреевна.
– Мне ни о чем не говорит это имя.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Далеко-далеко. В холодную черную пропасть. Руки и ноги стали ватными, чужими. И не осталось сил, чтобы прятать дрожь голоса.
– Степанида Андреевна, – с трудом сдерживая слезы, пробормотала Катя. – Вдова полковника Курочкина. Якова Алексеевича.
– Понятия не имею, кто это.
– Может, ваши родители знают?
– Мои родители живут в другом городе, – спокойно ответила женщина. – Вы ошиблись. Я не знаю никакой Степаниды Андреевны.
– Может, вы снимали у нее квартиру? Или комнату?
«Да вспомни же ты! Вспомни хоть что-нибудь! Откуда ты могла знать умершую старуху! Вспомни!»
Бесполезно.
– Я понимаю, вы расстроены смертью близкого человека, – мягко произнесла женщина. – Но поверьте: я не знаю никакой Степаниды Андреевны. До свидания.
На этот раз короткие гудки достались Кате.
Каждый телефонный разговор заканчивается короткими гудками.
Девушка медленно положила трубку на аппарат и ногой отодвинула от кресла журнальный столик.
«Будь все проклято!»
Плакать