В 4:50 с вокзала Паддингтон. Агата Кристи
себе это поместье. Жесткий был, как кремень, говорят, обиду век не прощал. Но при всем том – широкий. Совсем не скупердяй. Сыны, что один, что другой, не оправдали, рассказывают, его надежд. Отец им – и образование, и воспитание, какое требуется господам, Оксфорд там и прочее. А они до того выросли господами, что погнушались заниматься бизнесом. Младший женился на актерке и кончил тем, что разбился, выпивши вел машину. Старшего, который наш, отец с рождения не жаловал. Все больше по заграницам, наш-то, понакупал там статуй языческих и посылал их домой. По молодости он не такой был прижимистый – это с годами на него нашло. Ну, а с папашей, я слыхал, они не ладили, это да.
Люси с выражением вежливого интереса на лице впитывала всю эту информацию. Старый садовник прислонился к стене, готовый продолжать семейную хронику. Он явно предпочитал работать языком, а не руками.
– Помер он перед войной, прежний-то хозяин. До того был нравный – беда. Слова не скажи поперек, не потерпит.
– И что, когда он умер, приехал нынешний мистер Кракенторп и поселился здесь?
– С семейством со своим, да. Они уже, почитай, подросли к тому времени.
– Но позвольте… А, так вы говорите о войне 1914 года!
– Почему, нет. В 1928 году он помер, я и говорю.
Люси оставалось предположить, что 1928 год – это и значит «перед войной», хотя сама она, вероятно, подобрала бы иное определение.
Она сказала:
– Ну что ж, не стану больше вас задерживать. Нельзя отвлекать вас от работы.
– М-гм, – отозвался без воодушевления старик Хиллман, – в такое время дня много ли наработаешь. Света не хватает.
Люси пошла назад к дому, задержавшись по пути, чтобы обследовать подозрительно укромную березовую рощицу и купу азалий.
В холле она застала Эмму Кракенторп за чтением письма. Только что доставили дневную почту.
– Завтра приезжает мой племянник со школьным товарищем. Комната Александра – та, что над парадной дверью. Джеймсу Стоддарт-Уэсту подойдет соседняя. Будут пользоваться ванной, которая напротив.
– Хорошо, мисс Кракенторп. Я позабочусь, чтобы комнаты были готовы.
– Приедут утром, перед ланчем. – Она слегка замялась. – И наверняка – голодные.
– Еще бы! – отозвалась Люси. – Ростбиф, как вы думаете? И, может быть, пирог на патоке?
– Александр – большой охотник до сладких пирогов.
Наутро мальчики были в Резерфорд-Холле. Гладкие, волосок к волоску, прически, обманчиво ангельские физиономии и безупречные манеры. Александр Истли был белокур и голубоглаз, Стоддарт-Уэст – темноволос и в очках.
За ланчем предметом их вдумчивого обсуждения были события спортивной жизни, с отдельными вкраплениями из области космической фантастики. По степени серьезности этот процесс напоминал диспут двух почтенных ученых мужей об орудиях эпохи палеолита. Люси на этом фоне положительно ощущала себя недоростком.
Говяжий филей был сметен в мгновенье ока, пирог на патоке – умят до последней крошки.
Мистер