Братство тупика. Эстер Кей
большая, сытная. Покатаюсь – и опять к папе. И передохнув, опять уносишься прочь. Тренировки (сухопутные, на полу) были тяжелые, много нагрузок на ноги, мышцы ноют. А на льду – все ничего, состояние плавучей невесомости.
Озеро замерзало зимой, мы приходили с линейкой, меряли толщину круга проруби, если сантиметров 13, то можно выходить на лед. Отец говорил, что я сбиваю один конек. Действительно, левый конек был сбит больше всегда, я его укладывала внутрь, неровно ногу держала при катании. Боялась, что отец заметит. Проезжая мимо него, выравнивала. Потом опять левый конек чуть уложен был. Критика отца – это всегда было очень чувствительно. «Ну ты прям как без рук!» (когда еду подаешь). «Ну что ж ты как ноги ставишь!» – на катке.
…Потом отец уже запутался, когда меня критиковать, когда – нет. Потому что я делала что-то, что ему было непонятно, в чем он не разбирался… Он знал что? Крестьянскую семью, Поволжье, село Богатое да Ефремовку, армавирское летное училище, Тирасполь, Германию, гарнизоны свои, командование эскадрильей, оборонный завод, накопление материальных благ знал, чтоб не облапошили надо в жизни смотреть в оба глаза, это знал. И что луна – это таинственно. Он даже стих написал, заканчивалось там так: «Когда смотришь на луну – Сердце тает словно!»
Новый персонаж
Учитель был не очень приятен отцу, было между ними противостояние. Учитель был нанят, когда мне исполнилось 9 лет. Тут отцу пришлось пересмотреть свой взгляд на меня.
Он не знал, как быть с ребенком, когда он все экзамены (а у меня были регулярные экзамены) всегда сдает на пятерки, когда ребенок с 5 класса идет сдавать с десятиклассниками, когда говорят тебе про ребенка, что это какое-то совсем гениальное существо – вот тут он уже был в затруднении. На каком-то этапе его критика полностью прекратилась, отзвучала.
Но на моего брата он, конечно, всегда имел что сказать. «Ну не работал же и недели, ну что ж ты врешь!» Его разочарование Вовой было практически постоянным. Иногда наступало очарование: тот пошел на какую-то работу. Но потом все по новой.
Мать дает Вове деньги, а их давать нельзя. Нельзя поощрять пьянство и паразитизм.
(Я постоянно внутри этих событий, вырабатываю механизм убегания. Мое убегание – это страшная успешность в учебе, глубокое чтение и переживание,
глубокое общение с музыкой, слежка за сестрой и ее сердечными делами,
первые занятия с Учителем, начало преданности ему, открытие первой синагоги в Крыму с надписью Сальвэ.)
Никогда не пыталась самоубицца.
До наступления 15—16 лет и взрослого самоощущения – никогда. Но где-то сидело это предощущение, что когда-то такой вопрос возникнет, о нужности или ненужности моей жизни. До 15 лет жизнь имела безусловную ценность, она еще не отделилась от меня, не отслоилась. Не было иллюзии, что жизнь принадлежит мне и что я могу с ней делать что хочу.
Мальчишество.
Крутила круги на турнике. Дворы, площадки, крыши, стадион СКА, – все они были мои. Велосипед, потом мопед.