Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации. Елена Прудникова
найти и поддержать хозяев – эта категория вполне могла позаботиться о себе самостоятельно. Проблема была все та же, что и в 1861 году, только еще более острая: куда девать излишек сельского населения при слабой промышленности и отсутствии колоний?
Америку и Австралию попытались заменить местным аналогом – Сибирью. История и результаты «переселенчества» слишком хорошо известны. Сия затея обогатила русское общество полумиллионом озлобленных маргиналов (притом что их и так было достаточно), экономического же толку не вышло никакого. Промышленность, при сильном напряжении, могла принять пару миллионов человек. Некоторое количество населения ликвидировала война, тем более что к людям на ней относились как к дешевому расходному материалу. Но все это были полумеры. Потери в ходе войны составили не более 2,5 млн человек, а, по разным оценкам, на селе проживало от 20 до 32 миллионов «лишнего» населения.
Чтобы Столыпинская реформа удалась, всех этих людей надо было куда-то девать. Поскольку девать их было некуда, то для спасения российской экономики в рамках классической либеральной модели эти 26 миллионов (в среднем) человек должны были умереть.
Как? Способ смерти сельского населения в России известен и чрезвычайно прост – голод.
Интересно, когда крестьяне осознали, что государство Российское их сознательно и хладнокровно убивает? В любом случае в 1906 году, когда заговорили о новой реформе, этот прискорбный факт должен был дойти до их сознания, и, судя по тому, что деревня практически единогласно выступила против Столыпинской реформы, он таки дошел.
Рыбацкая волость Петербургского уезда основывала неприятие реформы следующим образом:
«По мнению крестьян, этот закон Государственной Думой одобрен не будет, так как он клонится во вред неимущих и малоимущих крестьян. Мы видим, что всякий домохозяин может выделиться из общины и получить в свою собственность землю; мы же чувствуем, что таким образом обездоливается вся молодежь и все потомство теперешнего населения. Ведь земля принадлежит всей общине в ее целом не только теперешнему составу, но и детям и внукам».
То есть реформа была воспринята как покушение на жизнь будущих поколений русских мужиков – каковой она на самом деле и являлась, ибо мужики не производили товарного хлеба, а стало быть, в рамках англосаксонской модели их существование не имело смысла. Каков был ответ – угадать нетрудно. Отношения основной массы сельского населения и власти приобрели характер если не войны – война еще вспыхнет, то некоего ига, вроде татарского. Именно изменением восприятия власти – уже не как бедствия, а как врага – можно объяснить резкую ненависть крестьянства к «птенцам реформы», выделившимся из общины крестьянам-собственникам. То есть там были, конечно, и объективные причины для нелюбви, но их ненавидели в том числе и как предателей крестьянского сословия. Все это еще скажется в годы Гражданской войны, а особенно во время коллективизации. Если само раскулачивание было вызвано объективными причинами, то за эксцессы при нем