Иудейка. Алекс Чин
глубины подвала.
Он почувствовал, как сжалось сердце, и с трудом отогнал неприятное чувство.
– Эй, как ты? – склонился над ним мужчина и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А я, когда тебя из-под обломков извлекали, думал, всё, не жилец. А ты молодцом, неплохо выглядишь.
Его брови сдвинулись к переносице, он отвернулся и закрыл глаза. «Ничего не могу вспомнить, – подумал он. – Голова гудит, и…»
– Не мучай себя. Меня зовут Стефан. Кстати, ты не голоден?
– Твой рюкзак набит продуктами, – сказала Ангелина. – Здесь много тушёнки и рыбных консервов.
– Нет, я не голоден, – поморщился он при упоминании о еде. И вдруг…
Яркой вспышкой возникли в голове воспоминания. Они выстраивались в голове ровной цепочкой, звено к звену. Бой, окопы, танки… Кругом взрывы, бледные, как у оживших мертвецов, лица. Ухмыляющаяся маска мёртвого бойца, из живота которого, распоротого осколком, вывалились внутренности. А вот один старается приставить к кровоточащей культе оторванную руку. Он кричит, из глаз льются слёзы и стекают по грязным щекам. Он почувствовал, как всё замирает внутри, и холодную испарину на лице.
– Кажется, я возвращался с фронта домой. Я убежал во время атаки танками наших окопов. Никого не осталось в живых… Только молодой поручик пытался выстрелить по танкам из развороченной снарядами пушки. Я сам не знаю, как уцелел в этой бойне. Я…
Лицо его вдруг сморщилось. То, что происходило на передовой, где он был, выглядело слишком ужасно, чтобы вспоминать. Мужчина коснулся кончиками пальцев его плеча.
– Всё уже позади, ты живой, и это главное.
Он грустно посмотрел на своего спасителя, по его щекам катились слёзы.
– Там, откуда я прибыл, самый настоящий ад.
Мужчина сочувственно кивнул. Он впервые в жизни видел полные горя глаза, как у этого несчастного человека.
– Немецкие танки двигались на нас стеной, за ними пехота. Они были уверены в победе, а у нас… У наших солдат такой уверенности не было. Они были растеряны, подавлены, деморализованы и не знали, что делать. Офицеры не могли руководить боем, и оборона была слишком неорганизованна, – он уныло замолчал. – Там был ад, – прошептал он несколько секунд спустя. – Всё горело и плавилось. Сам не пойму, как жив остался.
– Значит тебе и тогда Бог помог, – сказал, вздыхая, мужчина.
– А ты? Ты вспомнил, как тебя зовут? – поинтересовалась Ангелина. – Если вспомнил то, что происходило на фронте, значит…
– Меня зовут Хагай Гордон, – ответил он. – А вернулся я в Варшаву потому, что ждут меня здесь жена и дочка…
На месте, где когда-то находился их дом, высился столб пламени. Яркие языки вырывались из окон и распахнутой двери.
– О доченька, – всхлипнула Эвелина, дёргая её за руку. – Нет больше нашего дома, слышишь? Нет его.
– И слышу, и вижу, – тихо сказала Барбара, глядя на пожираемое огнём строение. – Хорошо, что мы живы. Теперь нас уже ничего не держит в этом городе. – Она передёрнула плечами и увела в сторону слезящиеся глаза.
– Наш дом… –