Что посеешь. Сергей Тармашев
тут не собирался. Человека в наколках невольно передернуло от жуткого воспоминания. Черная бесовская тварь здоровее носорога перекусывала братву надвое одним движением челюстей, усеянных тридцатисантиметровыми клыками толщиной с руку. Издаваемый ею лай в кровищу рвал барабанные перепонки ничем не защищённых ушей и глушил толпу, словно динамит рыбу. Убежать от неё на своих двоих невозможно, чудовищный монстр носится быстрее квадроцикла, и на аномалии ей плевать, как её хозяину. Тот и вовсе жуткая нечисть, сам дьявол испугается. Попадешься ему на глаза – шмальнёт из своей волыны фронтовой с расстояния в километр, и отдашь богу душу в мучениях. Братва базарит, что Фронтовик жертву специально маслинами так нашпиговывает, чтобы не сразу дохла, а именно в мучениях. Типа, по всяким болевым точкам шмаляет. Отвалишь на погост быстро, но очень болезненно. Хотя кто это проверял – вопрос. Те, кто от этого жуткого монстра маслины выхватывал, уже никому ничего не рассказывали.
Тяжело дышащий уголовник с телом на плечах ввалился в схрон, одной рукой неуклюже удерживая автомат для стрельбы в упор. Он дернул стволом из стороны в сторону, подслеповато щурясь в полумраке, но расчёт оказался верен – никто не стал шкериться так близко от Фронтовика, ни зверьё, ни люди. Убедившись, что в схроне пусто, уголовник свалил с себя окровавленное тело и уложил его посреди наскоро утоптанного земляного пола. Склонившись над раненым, человек в наколках принялся обыскивать его карманы и вытряхивать содержимое подсумка с красным крестом на клапане. Обнаружив набор шприц-тюбиков с полупрозрачным слегка светящимся содержимым, он несколько секунд вглядывался в нанесённую на них маркировку, после чего вколол в бедро раненому два из них прямо через пропитанную кровью ткань камуфляжа. Пару минут уголовник неуклюже накладывал повязки на пулевые ранения пострадавшего, потом принялся рассовывать по карманам награбленное. Раненый сипло задышал и открыл глаза.
– Очухался, лепила? – Уголовник сноровисто запихал в свой подсумок добычу и застегнул клапан. – Малину вашу раздолбали в труху, твоих всех замочили. Там сейчас Фронтовик трётся, он Зомбаков разогнал, и мне подфартило тебя оттуда выволочь. Броню я с тебя снял и скинул там же, в ней тебя тащить я бы не вывез, да и понту от неё теперь нет, сплошное решето. Я тебе по чесноку базарю: я не лепила, в натуре, и не вмыкаю, оклемаешься ты или подохнешь. Дыр в тебе много, что смог – перевязал, медухи твоей вколол два шприца, остальное не умею.
Человек в наколках мгновение помедлил, всматриваясь в мутный взгляд собеседника и соображая, понимает ли его раненый. Потом вновь полез в свой подсумок и извлек оттуда ещё один светящийся жёлтым шприц-тюбик.
– Возьми ещё медуху, – уголовник вложил шприц-тюбик раненому в ладонь. – Бес вас, зомбаков, знает, вдруг поможет… Остальное моё! Теперь ваших ништяков ни за какое бабло не купишь, припасу для себя, не дай бог пригодится, всякое бывает! С тех пор как ты меня залатал, я оклемался