Отшельница. Повесть о Минске, и минчанах, и о любви, конечно. Наталья Корнилова
он, мой Вася сейчас? Вон, может сегодня и мимо хаты прогнали, а я и не знаю… Такое дело у нас, ребенок, такое дело нехорошее… А твоя мамка где? Бросила тебя за забор, бросила. Нет, нет, не бросила. – Тут же спохватилась она, потому что мальчишка зашелся на этих словах криком, будто поняв их смысл. – К тетке Люде бросила, чтоб тебя сохранить. Сохранять теперь будем, делать нечего, малый. Вот поночуем, соберем мешок с едой, да и пойдем куда-то. Куда?.. – Вздохнула она и стала качать малыша на руках, убаюкивая и валясь от усталости с ног.
Ночью никак не спалось – и мальчик плакал с короткими перерывами на сон, и Людмила думала о своих. Где дочь, где внуки, где ее Вася сейчас? Василий буквально в начале июня вышел на пенсию, крепкий еще, молодой. Небось, на фронт попал, не иначе, думалось ей именно так, потому что представить его в этой сегодняшней траурной процессии никак не хотелось.
Людмила и сама еще была довольно молодой женщиной, вот только на инвалидности давно уже из-за своей ноги – в зрелом возрасте вдруг обнаружилось, что у нее врожденный вывих шейки бедра. Ковыляла, ковыляла, прихрамывала, а потом вдруг такое! И все. Пришлось только по дому теперь кондылять, только на домашнюю работу и оказалась годной. Ну, подменяла, помогала и на ферме, и другие «дырки» закрывала при молчаливом участии председателя. А официально уже работать на полную силу не могла.
И теперь эта болезнь, которая не очень-то, вроде, мешала, – с палочкой – посохом привыкла уже бегать, не то, что ходить, – представлялась страшной бедой. Сколько ж пройдешь с дитем на руках, с котомкой, да еще и с палочкой для опоры по такому снежищу. А, главное, – куда, куда ж идти-то?
И рано утром она пошла, привязав две торбы на шею: одну с малышом, вторую с запасом еды. Пошла в лес…
Так вот, я уже сказала, образно, конечно, что война для меня пронеслась одним мигом, мысли все были только там, в том глубоком снегу, куда провалился брошенный мной сверток – закутанный в одеяльце сын. Сама не знаю, как пережила других, сама не знаю…
Даже не болела, вся в струну напряглась на эти годы, да так и держалась чудом каким-то. Это я теперь понимаю, почему люди на войне гриппом не болеют – все болеют только одной эпидемией – выжить, остаться живым. Хотя, некоторые, дойдя до края, и сами просили смерти. Только не я. Цель каждого дня в лагере была – увидеть Петра за забором, засыпая благодарить Бога (уже Он для меня существовал тогда) за то, что муж жив, просить Его и завтра оставить мужа на этом, моем свете. И сына.
Нас никто не освобождал, нас стали бомбить сами немцы, когда началось их отступление. Закрыли ворота, выехали всем составом, а нас оставили. В лагере поднялась паника, люди ринулись в ворота, а с воздуха, сбрасывая часто, как картошку из мешка, бомбы, стал заметать следы, просто уничтожая этот город рабов, самолет со свастикой на низко висящем брюхе.
И все-таки, бОльшая часть военнопленных спаслась, найдя силы добежать до леса. С Петром мы встретились