Давай попробуем вместе. Елена Гайворонская
можешь больше не приходить… и верни мне ключ…
Мы и прежде ссорились. И все заканчивалось как обычно: сплетением потных тел на пахнущих леноровой спермой простынях. Неужели это и есть то, ради чего стоит жить и умирать?
Что-то мягкое, невесомое, прошуршав, опадает к моим ногам. Я нагибаюсь, поднимаю сорвавшуюся с вешалки коротенькую шубку коричневого меха.
– Осторожно! – тотчас подлетев, визжит Ирка. В глазах ее такая лютая ярость, какую я видел разве у пленных «чехов». – Это же норка!
Мне вдруг стало противно. Сквозь заокон-ный мерный шум московских улиц, шорох падающего снега и доносящихся из чьей-то квартиры звуков «Упоительных российских вечеров» я отчетливо услышал канонаду боя, предсмертный вскрик молодой, оборванной в последнем рывке жизни… А в реальном искусственном свете я вижу худую злую полуобнаженную брюнетку. И она вовсе не кажется мне красивой.
– Запахнись, – я прощально чмокаю ее в лоб, – простудишься.
И набрасываю норку на Иркины плечи. Открывая входную дверь, слышу:
– Слава… ты позвонишь?
Вбт теперь она естественна, с этой недоуменной растерянностью в голосе и взгляде. В том, что со мной происходило и происходит, нет ее вины. Как и в том, что меня не было слишком долго, чтобы ей остаться одной. В том, что молодость проходит, а женщина, наверное, чувствует это гораздо острее мужчины и потому торопится жить, не задумываясь, не оглядываясь. Ведь стоит остановиться на мгновение – и навалится холодная пустота, от которой не спасает даже дорогой и красивый мех, накинутый на безвольно поникшие узкие плечи…
– Когда ты позвонишь? – Ее голос неестественно-тонким эхом устремляется ввысь, преломляясь об уродливые своды подъездных перекрытий.
Но я уже ступаю в полутемную камеру лифта, наглухо отрезающую меня от очередной иллюзии прошлой жизни, жизни до…
Лагерь, куда нас привезли, – несколько изрядно потрепанных палаток с чадящими, как паровозы, печурками внутри. Постели – брошенные на землю деревянные щиты.
– Небось с прошлого раза сохранили, – усмехнулся Кирилл, и кто-то из «старичков» понимающе кивнул.
– Сейчас ничего, а вот зимой…
– Если дотянем…
Лично мне от таких разговоров захотелось взвыть, а Кирилл смолил себе сигаретку, угощал кого-то. Сразу видно – не впервой. Неужели когда-то и я смогу вот так? Если дотяну…
Комбат с заросшим черно-отечным лицом представился Василием: «Безо всяких там «товарищ капитан», а то, пока обратишься, башку отстрелят…» – и коротко сформулировал задачу: завтра мы должны оказать поддержку внутренним войскам, штурмующим высоту №…
Он говорил что-то еще, но я не разбирал слов. В голове с назойливостью помойной мухи крутилась одна мысль: «Почему – я?» За что? Неужели столь высока плата за дурацкую мальчишескую безалаберность в той жизни… жизни до… А если и есть в этом какой-то высший смысл, то как мне его угадать? Потому что впервые я не мог, отмахнувшись, сказать: «Все к лучшему»…
Очнулся