Не все клопу масленица. Галина Полынская
Н. Н. Положив на стол перед нами пухлый голубой конверт, она спросила, будем ли мы пересчитывать.
– На слово верим, – подруга сунула конверт в сумку. – Мы можем посмотреть Ирину комнату?
– Пожалуйста.
Комнат в квартирке имелось, должно быть, штук семьдесят, по крайней мере, шли мы вслед за идеально ровной зеленой спиной довольно долго. Наконец Наталья Николаевна распахнула перед нами дверь и пред нашими очами предстала Ирина обитель. Вот уж не часто увидишь более безжизненную и в тоже время ужасно захламленную комнату. Бледные обои в какой-то мёртвенький цветочек, мебель по минимуму, да такая, словно ее украли из номера гостиницы для гастарбайтеров, бледно-желтые занавески прикрывали давно немытое окно, и повсюду валялись какие-то бумажки, тряпки, шмотки… Мрак одним словом.
– Ирина не допускала к себе домработницу, – кажется, начала оправдываться Н. Н. – Она ничего не хотела менять, ей нравилось так жить.
Мы в прострации таращились по сторонам. Мне как-то перехотелось осматривать эту комнату, да еще запах такой тяжелый, будто это помещение не проветривали со дня постройки дома. Но, делать нечего, назвались детективами, милости просим расследовать. Войдя в логово, мы огляделись. Тайка двумя пальцам приоткрыла дверцу платяного шкафа, я же направилась к письменному столу у окна. Выдвигая ящики, я не без опаски заглядывала внутрь, боясь, что на меня оттуда кто-нибудь выпрыгнет. Какие-то тетради, скомканные бумажки… Тетрадные страницы пестрели ничего не говорящими мне формулами, чертежами, на бумажках обнаружились карандашные рисунки непонятного смысла, складывалось ощущение, что рисовал трехлетний ребенок, так же имелись огрызки карандашей, сломанные ручки и прочий несимпатичный хлам. Перетряхнув последний самый нижний ящик, я заметила какой-то небольшой прямоугольник у дальней стенки. Это оказалась плотная картонка-иконка, похожая на недорогие образки, продающиеся в каждой церковной лавке. На этой же вместо привычных строгих ликов, изображался какой-то странный синий крест в рамочке из цветочков кислотных окрасок.
– Что там у тебя? – тут же подскочила Тайка, ей уже надоело изображать пристальный интерес к разбросанному повсюду барахлу.
– Вот.
– Интересно…
– Мы можем это забрать? – обратилась я к неподвижной фигуре у дверного косяка.
– Разумеется.
Она даже не поинтересовалась, чего такого мы обнаружили.
Для пущей важности мы еще пошатались по комнате и засобирались восвояси. На последок Н. Н. снабдила нас листочком из блокнота, где были записана куча телефонов, ее собственных и неизвестного нам Игоря Дмитриевича. Распрощались без слез и объятий.
Очутившись на улице, вздохнули с облегчением, шумная вечереющая Москва показалась такой живой, бодрой, настоящей…
– Ну и кунсткамера, – покачала головой Таиска, вынимая из сумки пухлый голубой конверт и заглядывая внутрь.
– Жуть, леденящая душу, – кивнула я. – Заметила, что в Ириной комнате нет зеркала? Ни одного.
– М-да, для девичьей светлицы, прямо скажем, странновато.