Кто, если не я?. Катажина Колчевська
мне все рассказать.
– Пожалуйста, присядьте. У нас в отделении только женщина, – он потянулся за бумагами, – пани Малгоржата Урбаник. Она в очень тяжелом состоянии. Травма головы и повреждение внутренних органов. Пани доктор, если честно, мы не знаем, доживет ли она до утра, – сказал он спокойно. Знаю я ваши штучки!
– Что значит «доживет ли»? Сделайте все, чтобы дожила. Она должна выжить. Что вы сейчас предпринимаете? Оперируете, проводите анализы? – Я почти кричала, задавая ему вопросы и высказывая претензии.
– Сейчас мы ждем.
– Чего вы ждете? – взорвалась я. – Чего ждете?
Мои надпочечники вырабатывали литры адреналина, повышая давление до предела. Артерии еле выдерживали. Мысли путались. Возбужденные мышцы спровоцировали дрожь в руках, с которой я не могла справиться.
Молодой врач смотрел на меня, как на капризного пациента, и соображал, как от меня отделаться. Я ненавидела его за то, что вынуждена находиться здесь и вести этот разговор.
– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал он неприязненным тоном. – Она в тяжелом состоянии, слишком много внутренних повреждений. Сейчас мы ждем консультацию нейрохирурга. Мы считаем, что у нее могла наступить смерть мозга.
– Считаете? Вы так считаете? Так почему тогда ничего не делаете? Где начальник отделения? Я хочу поговорить с ординатором! Если он закончил смену, то вытащите его из дома. Слышите! Немедленно! – орала я.
– Успокойтесь, пани. Как только получим результаты анализов, примем решение об операции. Но пока мы можем только ждать, – сообщил он спокойным тоном. Он был хорош, я признавала это. И оттого еще больше ненавидела.
– Ждать! Ждать! Чего мне ждать? Сейчас приедут ее родители, и что я должна буду им сказать? Что их дочка умерла, пока вы ждали?
Я понимала отчасти, что зря срываю на нем злость. Понимала, что этот мальчишка не может мне помочь, и именно беспомощность доводила меня до отчаяния. Когда я думала о Малгосе, о той очаровательной девочке, которую помню с рождения, за грудиной начинала пульсировать боль. Я пообещала себе, что не буду думать о самом худшем. Только не сейчас. Сейчас надо было что-то делать!
– Я понимаю, что вы нервничаете, но вы же сама врач и знаете, что бывают ситуации, в которых мы просто бессильны. Мы можем только ждать. Это жизнь, а не серия «Скорой помощи». Пытайтесь не думать о плохом, – холодным, заученным тоном ответил мне мальчишка.
Я молчала целую минуту. Отчаянно искала в этой ситуации хоть что-то, что могло зависеть от меня, что я могла изменить.
– А как ребенок? – вдруг воскликнула я.
– Насколько я знаю, девочка в аварии практически не пострадала и сейчас находится в педиатрии, – ответил он вежливо, но тем же тоном.
– А что с Павлом? Это ее муж.
– Его к нам не привозили.
– Не знаете, где он может быть? Может, в другом отделении? Если бы с ним все было в порядке, то он сейчас сидел бы рядом с Малгосей. Если его здесь нет – значит, что-то случилось. Может, его в другое отделение положили? – допытывалась я, надеясь, что хоть тут я что-то смогу сделать.
– Насколько я знаю,