Мы – есть! Вера. Иар Эльтеррус
задуматься. Они так и не поняли, что произошло с их бывшим вожаком, за которым раньше готовы были идти в огонь и в воду. Почему он так изменился? Мерек еще и сильно обиделся за то, что Тартик подрался с ним, защищая Саркиса, над которым раньше сам измывался. Ничего, сегодня они кое-что поймут. Пусть немного, но и то дело. Валег уже задумывается, Мереку мешает обида. Но вот Кинс…
Мальчишка трусоват и подловат. Он успел побывать беспризорником, и улица наложила на него свой страшный след. Утверждая себя за счет унижения другого, Кинс испытывал наслаждение, в отличие от остальных из своей компании. Будь он эмпатом, как дети аарн, все оказалось бы просто. Но вот как доказать не-эмпату, что ничего хорошего от унижения других он не получит? Ведь вся его жизнь говорила о другом. С раннего детства Кинс видел, что сильные и богатые – жестоки и подлы. Кинс тоже хотел быть богатым и сильным. И верил, что сначала нужно стать жестоким и подлым. Хотя если он останется в полном одиночестве, то начнет что-то искать, не понимая, почему все не так, как раньше. Почему от него отвернулись все вокруг. Этот момент надо поймать и надавить на чувствительную точку. Жестоко, но иного выхода нет.
Вздохнув, Барлик бросил Ваське эмообраз, что пора бы и возвращаться. Вскоре на тропинке появились оживленно о чем-то беседующие новые приятели. Итак, наступает момент истины… Или не наступает? Посмотрим. Директор с интересом наблюдал за лицом приближающегося Тартика и кивал своим мыслям. И что мы видим? Мрачная решимость, даже обреченность. Хорошо, решился, значит.
Подойдя поближе, Тартик протолкался в центр толпы.
– Все меня слышат? – громко спросил он.
Удивленные дети замолчали, поворачиваясь к нему. Они привыкли, что Тартик почти все время молчит.
– Я прошу прощения у всех, над кем смеялся и издевался! – глаза мальчишки горели каким-то лихорадочным огнем. – Прости меня, Саркис! Прости меня, Ленни!
Он поименно называл тех, над кем когда-то измывался, и у каждого просил прощения. Ошеломленные невероятным происшествием Мерек с Валегом открыли рты, Кинс брезгливо поморщился. Остальные дети ничего не понимали, они с изумлением смотрели Тартика.
– И у тебя, Мерек, я прошу прощения! – подошел мальчишка к бывшему другу. – За то, что научил тебя быть палачом! Слышишь? Мы с тобой звери и палачи!
– Брешешь! – возмутился тот.
– Мою маму отчим насмерть забил… – хрипло сказал Тартик, ухватив бывшего друга за грудки. – Она ведь слабая была. Так чем мы с тобой лучше зверя, который мою маму убил? Чем?!
– А ничем, – подошел к ним рыжий Сандер и хлопнул Тартика по плечу. – Ты молодец, парень! Не струсил. Не побоялся извиниться, когда понял, кем становишься. Ты сильный, а они как раз слабаки. У нас с теми, кто над слабыми издевается, даже говорить никто не станет. Обойдут, как кучу говна обходят.
– Неправда! – затряслись от обиды губы Мерека. – Я – не палач! Не зверь! Ты сам говорил, что слабаков давить надо!
– Дурак был, вот и говорил, – криво усмехнулся Тартик. – Им помочь нужно сильными