Сны сирен. Евгений Ничипурук
какой-то странный канал, от всех прочих отличавшийся цветовой гаммой. Все в той программе было чрезмерно красочно, явно кто-то переборщил с контрастом. Шла передача о диких индонезийских племенах. Голые люди с копьями и топорами прыгали вокруг костра, танцевали, веселились, а потом вдруг с радостным улюлюканьем перерезали себе горло белыми костяными топорами и падали на землю, заливая ее ярко-алой кровью. Один жизнерадостный туземец, прежде чем вспороть себе сонную артерию, посмотрел в камеру и сказал: «А ты чего? Это не страшно. Как только я упаду на землю, все начнется заново! Попробуй! Тебе тоже понравится!»
Мне стало не по себе. Я посмотрел по сторонам, но длинноволосого человека в комнате уже не было. Я вдруг понял, что тот последний дикарь – это и был он. На экране телика, у костра, валялись мертвые туземцы. Очень громко пели сверчки. А в комнате на кровати лежал белый костяной топор. Я не собирался повторять эту глупость вслед за людьми из телепрограммы. Но ощущение, что я остался совсем один, очень сильно давило на мозг.
Я выскочил из комнаты и побежал вдоль бесконечного ряда дверей. Я бежал в полнейшей тишине. Я бежал очень быстро. Однако никак не мог добраться до лестницы или лифта. Мне очень хотелось найти выход. Но тщетно. Я сел на корточки и заплакал.
– Херст… Вильям Херст… Мне кажется, я попал в ад. Я заблудился… Я в аду… – Мои всхлипывания звучали так, будто их передавали по радио…
Я проснулся.
VI. ГРАНИЦА
Утром – кофе. Чтобы убить остатки сна. Или наоборот – вливаю кофеин, чтобы чуть торкнуло, чтобы из кайфа в кайф. Чтобы не понять переход. Сижу, пью кофе. И втыкаю в окно. Тебя уже нет. Даже записки нет. Если бы я снимал кино про этот день, то обязательно бы запустил в кадр муху. Маленькую, черную, назойливую муху, которая мельтешила бы в кадре и жужжала в абсолютной тишине. Причем так громко, что всем очень захотелось бы ее сразу убить. Возможно, Вильям Херст так же сидел когда-то у себя на кухне. Ждал ЕЕ. А она не шла. И муха кружила по кухне. А он был настолько подавлен, что даже не ощущал в себе силы встать и убить чертово насекомое.
Странно, наверное, – придумать человека. Оживить его в своих мыслях и, свыкнувшись с его псевдосуществованием, вдруг осознать, что он есть на самом деле. Очень странно. Еще более странно возвращаться мыслями к нему, спрашивать себя, что ОН делал в подобной ситуации. Да кто – ОН вообще? И на фига ОН мне сдался?
Сны Сирен… Сад Сирен… красиво. Красиво, черт побери. Мне сразу рисуются сады странных деревьев с золотыми листьями и цветами иланг-иланга… ярко-фиолетовое небо и бирюзовая вода в ручье. Такого никогда не увидишь. Нигде. Только там, в Саду Сирен.
Я пил кофе, смотрел на серую улицу, но видел совсем другое… видел красочный мир Вильяма Херста. Наш общий придуманный мир. Я замечтался и не сразу заметил, что давно уже звонит телефон. Пока я шел за трубкой в соседнюю комнату, звонить перестали.
«Странно, – подумал я. – Если бы звонил кто-то из своих, то перезвонил бы на мобильный. Если это кто-то чужой, то откуда он знает домашний номер? Значит,