The офис. Андрей Донцов
пауза, подчеркивающая, как мне казалось, полную нецелесообразность моего присутствия среди них.
Мое мнение перестали слушать на собраниях – это факт.
Потом меня перестали слышать.
Не слышат меня и сейчас.
Но вот с тем, что меня и видеть вовсе перестали, – тут все значительно сложнее и глубже…
Как бы это объяснить.
Я ведь не силен в науке.
В общем, я считаю, что причины намного серьезнее и скрываются на молекулярном уровне.
Все дело в моем долгом сидении перед монитором. И, может быть, в пище, которую я употреблял. Точнее – в совокупности этих двух факторов.
Попробую объяснить.
Когда начал просиживать за монитором больше шестнадцати часов подряд, уже не отрываясь на перерыв, чтобы поесть, – я подвергался влиянию вредного излучения.
Это все не шутки про излучение от монитора. Тем временем, пока на меня воздействовало излучение, я ел некачественные продукты в пластиковых упаковках. Или не ел вовсе.
В связи с этим то ли различные пластификаторы способствовали началу процессов мутации, то ли из-за отсутствия нормальной пищи организм потерял свои иммунные свойства, чтобы противодействовать излучению…
Не знаю…
Как бы спонтанно я все ни объяснял: чем все закончилось, вы знаете – меня как бы не существует. То есть меня не просто не замечают, как раньше, – меня теперь не видят вовсе.
Я стал невидим, и при этом сил покинуть офис у меня нет.
Что бы я ни пытался предпринять – я остаюсь на работе.
Вполне возможно, что я умер, – обычная смерть менеджера от переработки, и сейчас я влачу уже загробное существование.
Тогда это подтверждает тот факт, что архаичной системы ада и рая уже не существует, по крайней мере для менеджеров, чья жизнь оборвалась прямо на работе: в наше время они просто продолжают находиться в офисе уже в новой, бестелесной, субстанции.
Кстати, именно я передвигаю красный квадратик на квартальных календарях в ваших кабинетах, отслеживая таким образом тайминг своей неземной жизни. Это длится уже два месяца.
Первую неделю, по привычке, я пытался выступать на собраниях, ругал руководство в курилке и даже схватил за локти кассиршу в день зарплаты.
Нелегко было свыкнуться с мыслью, что офис – теперь навсегда моя обитель, и при этом меня здесь в упор не замечают.
Потом я стал буквально ощущать ту презрительную прохладу, которая исходила от людей, равнодушных ко мне и в прежние времена… Сейчас они просто смотрели сквозь, и мороз пробегал по моей коже.
Я рыдал на своем пустом столе. На мое место искали сотрудника. Долго, и, кажется, даже свыклись с мыслью, что я и не нужен был вовсе.
Я садился в свое кресло, а потом в сломанное чужое, которое кто-то подсунул вместо моего, и выл в голос. Временами у меня получался такой истошный вопль, что кто-нибудь отрывался от своего монитора и растерянно оглядывался по сторонам. Видимо, чуткое ухо улавливало вибрацию в воздухе.
Я перестал мучиться только недавно. К их прохладе