Начало Руси. Д. И. Иловайский
бы о них, если бы не известия арабов. Предание о трех братьях Кие, Щеке и Хориве есть не что иное, как та же попытка ответить на вопрос: откуда пошло Русское государство? Эта попытка, конечно, южнорусского, киевского происхождения. Киевское предание не знает пришлых князей; оно говорит только о своих туземных и связывает их память с Византией и с болгарами дунайскими. Это предание оттеснили на задний план и не дали ему ходу сводчики летописей и списатели, которые на передний план выдвинули легенду о призвании варяжских князей. А призвание князей в их время было обычным делом в Великом Новгороде, и этот мотив легко мог окрасить его предания. Замечательно, что и впоследствии, в начале XVII века, как мы видели, на призвание князей ссылаются именно новгородцы.
Мы упомянули о наемном варяжском гарнизоне в Новгороде. Начало этого гарнизона можно отнести к концу IX или к началу X века. По словам нашей летописи, Олег установил, чтобы Новгород давал дань варягам по 300 гривен в год мира деля; что действительно они и получали до смерти Ярослава. Это известие, конечно, не легенда и принадлежит к отделу наиболее достоверных источников летописного свода. Его можно понимать только в том смысле, что новгородцы платили по 300 гривен на содержание у себя варяжского гарнизона. Тем не менее выражения «дань даяти» и «мира деля» могли быть перетолкованы в смысле какой-то зависимости от варягов и повлияли на составление басни о когда-то платимой варягам дани, об их изгнании, потом об их призвании и пр. К этому недоразумению могли примешаться воспоминания о действительных нападениях варягов на новгородские пределы и о действительных посылках к варягам для найма войска[18].
Если мы обратимся ко всем уцелевшим памятникам русской словесности дотатарского периода, то нас поразит следующее явление. Нигде в этих памятниках нет почти никакого намека на призвание варяжских князей. А между тем поводы к тому были нередки. Возьмем хоть столь известное «Слово о полку Игореве». Оно не раз вспоминает о старых временах и о старых русских князьях, даже о веках Траяна; но о варяжских князьях нет и помину. Некоторые обстоятельства автору «Слова» известны были лучше, чем летописцам; у него есть имена князей, каких нет и в летописях. Вообще отношения Руси к югу у него рисуются яснее и обстоятельнее, чем у летописцев. Так, Тмутаракань является у последних только мимоходом и исчезает в тумане; конечно, вследствие того, что летописный свод составлен тогда, когда связи с югом были уже почти порваны. Но «Слово о полку Игореве» хотя относится к концу XII века, однако в нем живо еще представление о Тмутаракани как о части Русской земли, но отрезанной от нее Половецкою ордою. И не только о Тмутаракани, поэт говорит и о готских девах, которые на берегу Синего моря поют песни, звеня русским золотом. Тут, конечно, идет речь о Готском, или южном, береге Крыма; о чем нет и помину в наших летописях. Самый поход Игоря и Всеволода, как видно из «Слова», был предпринят с целью: «поискати
Новгород, как известно, находился в подчиненных отношениях к Киеву, но издавна стремился к самостоятельности. Не лишено значения и то обстоятельство, что в дотатарскую эпоху новгородец не следовал примеру других подчиненных руси племен и не старался усвоить себе имя русина; но продолжал именовать себя словенином. Новгород когда-то мог питать к киевскому господству чувства если не те же, то подобные тем, которые он питал впоследствии к московскому.