Мятежный лорд. Виктория Балашова
не могло! – Джордж рассмеялся. – Тюрьму после пожара перестроили, и для простых людей отвели одну часть, где, поговаривают, народ лежит прямо на полу вповалку. Женщины, дети – им все равно, всех туда. А знать получила личные апартаменты. Там наш Хобхаус и мыкался, пока его как героя не внесли в парламент чуть не на руках!
Тереза захлопала длинными ресницами, пытаясь осознать полученную информацию.
– Значит, твой лучший друг не приедет? – заключила она.
– Не уверен, – Байрон сжал губы, превратившиеся в тонкую полоску. – Я хотел бы и не хотел видеть его здесь. Мы стали разными людьми за годы, проведенные по разные стороны пролива. Он в Англии считает, что творит великие дела. Мои последние поэмы либо не читает, либо ругает. «Каин» ему скучен, пьесы вообще никуда не годятся. Зато его речи в парламенте – признак высочайшего интеллекта! – Джордж злился, и Терезе только оставалось слушать, кивать, пережидая вспышку гнева. – В Англии всегда были уверены: они вершат судьбы мира, даже если речь идет всего лишь о местных налогах. Маленький остров, но столько пустых амбиций!
В итоге пятнадцатого сентября в особняк Лафранчи вошел Хобхаус. С точки зрения Байрона, он не столько постарел, сколько стал весьма солиден. Внешность Джона не шла ни в какое сравнение с байроновской, как это видел сам Джордж, пытаясь посмотреть на себя со стороны. Действительно, худощавая, подтянутая фигура поэта резко контрастировала с полноватым, дряблым силуэтом политика. Одеты в тот день они тоже были по-разному: оба в белоснежных рубашках, но Джордж расстегнул ее ворот, демонстрируя тонкую шею, на которой лишь намечался второй подбородок, а сверху накинул легкую бархатную куртку темно-бордового цвета. Черные узкие брюки облегали стройные ноги, обутые в прекрасные кожаные, сшитые на заказ туфли. Тереза обладала чудным свойством быстро находить великолепных обувщиков, которые, как считал Байрон, шили обувь куда лучше своих английских коллег… Хобхаус, на вкус Джорджа, был одет слегка вычурно и не по погоде, слишком жаркой даже для середины английского лета: рубашка подпирала толстый подбородок, вольготно расположившийся на высоком воротнике; черный шейный платок Джон повязал так, что исключалась всякая небрежность. Подобную манеру тщательно завязывать платок Джордж считал неэлегантной. Вся суть завязывания платка для него состояла именно в подчеркнутой небрежности узла… Поверх рубашки была жилетка, а затем и плотный сюртук, брюки подчеркивали наметившийся животик.
– Мой друг, да вы теперь типичный член парламента! – провозгласил Джордж, приглашая Хобхауса в гостиную. – Работа, говорят, накладывает отпечаток на внешность. Вас можно поздравить: вы представляете собой типичного политика, завоевавшего свое место в государственном управлении потом и кровью.
От Джона не скрылось ехидство Байрона, но он решил не замечать его уколов.
– Вы неплохо устроились в Италии, Джордж, – промолвил он, усаживаясь за стол. – Этот особняк сделает честь любому знатному англичанину.
– О,