Красные пинкертоны. Вячеслав Белоусов
прошипел он так, будто крикнул. – Добавят лет пять! Хочешь?
Чего он от меня добивается, не понимал я. Чего ждёт? Столько времени на меня потратил, чтобы сообщить вот это…
– Уж лучше в крысятник! – захрипел я. – Шушара в два счёта укокошит!
Он не проронил ни слова. Глядел, как я беснуюсь, молчал и постукивал пальцами по крышке. Истерика моя пропала сама собой.
– Водички не подать, псих?
– Закурить бы…
– И я не прочь.
Он каким-то ловким, неуловимым движением швырнул мне пачку папирос:
– Возьми на память.
Я, вытаращив глаза, поймал.
– Часовой! – позвал он чуть громче, а когда тот появился, кивнул на меня. – Прикурить!
Ароматная пачка грела мне грудь в дальнем кармане, когда сунулся я к легавому с припрятанной папироской молоденького конвоира.
– Предлагаю другое, – сказал он, будто не прерывался наш прежний разговор. – Пойдёшь агентом ко мне?
Я чуть не проглотил обжёгшую губы папироску.
– Да-да. В доблестную Красную милицию. Как любит говорить наш мудрый товарищ Поляков, будем делать из несознательного элемента бесстрашного советского пинкертона.
Он помолчал, дожидаясь моей реакции, но мне сказать было нечего, я находился в состоянии полной прострации.
– Фамилию тебе подыщем вместе с легендой, – продолжал он, не дождавшись от меня ни слова. – Вызубришь, чтобы от зубов отскакивало. Внешность изменим. Оброс ты до безобразия. Похудеть придётся, сядешь на сухари и воду.
– И не слезал…
– Вот-вот, – не расслышал он, увлёкшись. – Засуну тебя в самый отдалённый район, где макар телят не пас. На время, на время, конечно. Наберёшься опыта. А как понадобишься, возьму.
Мне хотелось спросить, но я не успел.
– Теперь последнее, – он подёргал себя за чуб. – Мои люди, понимаешь, мои!.. будут называть тебя?.. – он приостановился, – так… Красавчиком ты был. Умерло с этим. После того как крыс одолел, да двух хорьков на тот свет отправил, наш Петриков тебя везунчиком окрестил. Везунчик, как?.. Подходит?
Я повертел головой.
– Не нравится. А что? Нормальная агентурная кличка.
Я совсем поморщился, оставаясь всё ещё на полдороге: верить во всё происходящее или молчать очумело.
– Вижу, не нравится. А имя должно нравиться, – он не ждал, он уже рассуждал сам с собой. – В нашем деле имя, как знамя. Вот что! Назову-ка я тебя Ангелом. Каково? Немножко из того, старого, так сказать, мира, но… Хочешь не хочешь, а имя это ближе к тебе лепится. В Жигулях ты атамана почти спас. Серафиму, красавицу нашу, сберёг, Бороду с моей дороги убрал – вон сколько плюсов. Паршивцев в карцере на тот свет отправить тебе сам Господь помог. Кто же ты? Ангел и есть!
Он недолго что-то писал за столом, потом ткнул кулаком в стенку, бросив мне на ходу:
– Заместитель мой. Мой, понял?
Слово «мой» он произнёс два раза. А мне два раза ничего повторять не надо. Я кивнул.
Вошёл кряжистый офицер, взял протянутый