Диктатор. Роберт Харрис
быть твоим адвокатом!
– Подожди… – Молодой человек осторожно дотронулся до лба, словно проверяя, цел ли он. – Подожди минутку… Так ты все это спланировал?
– Считай, что получаешь политическое образование. А теперь давай сойдемся на том, что все, что было между нами, стерто с табличек, и сосредоточимся на том, чтобы победить общего врага.
Марк Целий начал ругаться. Цицерон некоторое время слушал его, а потом перебил:
– Брось, Руф! Это выгодная сделка для нас обоих. Ты избавишься от той гарпии раз и навсегда, а мне удастся защитить честь моей жены.
С этими словами Марк Туллий протянул бывшему ученику руку. Сперва тот отпрянул, надулся, покачал головой и что-то пробормотал, но затем, наверное, понял, что выбора у него нет. Как бы то ни было, в конце концов, он тоже протянул руку, и Цицерон тепло ее пожал – и, таким образом, ловушка, приготовленная для Клодии, захлопнулась.
Суд был назначен на начало апреля, а значит, должен был совпасть с открытием праздника Великой Матери с ее знаменитым парадом скопцов. Но все равно суду наверняка суждено было привлечь к себе большое внимание, тем более что Цицерона объявили одним из адвокатов Целия Руфа. Другими адвокатами должны были стать сам обвиняемый и Марк Красс, в доме которого Руф также обучался в ранней юности. Я уверен, что Красс предпочел бы не оказывать такую услугу своему бывшему протеже, особенно учитывая присутствие Цицерона на скамье рядом с Целием, но правила патронажа накладывали на триумвира это тяжелое обязательство.
Другую сторону снова представляли юный Атратин и Геренний Бальб, оба взбешенные двуличностью Марка Туллия, которого не особо заботило их мнение, и Клодий, представлявший интересы своей сестры. Он, без сомнения, тоже предпочел бы находиться на празднике Великой Матери, за которым как эдил обязан был надзирать, но он вряд ли мог отказаться от присутствия в суде, раз на кону стояла честь его семьи.
Я с любовью храню воспоминания о Цицероне того времени, за несколько недель до суда над Руфом. Мой господин как будто снова держал в руках все нити жизни, точно так же, как в пору своего расцвета. Он активно выступал в судах и в Сенате, а потом отправлялся обедать со своими друзьями. Он даже переехал обратно в дом на Палатине, хоть и не до конца отстроенный. Там все еще воняло известью и краской и рабочие оставляли повсюду следы грязи, натасканной из сада, но Марк Туллий так наслаждался возращением в собственный дом, что все это его не заботило. Его мебель и книги были принесены со склада, домашние боги расставлены на алтаре, и Теренцию вместе с Туллией и Марком вызвали из Тускула.
Теренция осторожно вошла в дом и ходила из комнаты в комнату, с отвращением морща нос из-за острого запаха свежей штукатурки. Ей с самого начала не очень нравилось это место, и теперь она не собиралась менять свое мнение. Но Цицерон уговорил ее остаться.
– Женщина, которая причинила тебе столько боли, никогда больше тебя не обидит. Может, она и подняла на тебя руку, но даю слово: я освежую ее заживо.
А еще он, к своей огромной