Горький аромат фиалок. Роман. Том третий. Кайркелды Руспаев
переживают, но их нелегко сломать. Я что хочу сказать – конечно, служба не война. Да. Но и не мед. Не хочу кривить душой, говорить, что это пустяк. Нет, это очень серьезное испытание. И желаю тебе пройти это испытание с честью, не уронив своего достоинства. У нас какие-то непонятные традиции. Везде действуют неписанные законы – в тюрьме, в армии и даже на гражданке. И человек иногда не знает, где он – за решеткой или на воле. И везде ему приходится отстаивать свое человеческое достоинство, доказывать каждый день, каждый час, каждую минуту, что он человек. Свободный человек, а не раб. И что с ним нужно обращаться, как с человеком, а не как с рабом.
Заманжол оглядел присутствующих и, заметив печаль на их лицах, постарался вернуть праздничное настроение, царившее до этого за столом.
– Что вы приуныли? Не надо смотреть на жизнь так печально. Вопреки всему она прекрасна. Я желаю тебе, Шокан, отслужить с честью и вернуться к маме и папе. И к своей Анаре. И пусть меж вами всегда будет любовь. Ведь без нее жизнь – не жизнь.
Все зааплодировали Заманжолу Ахметовичу, а он улыбнулся и сказал:
– Не надо! Я же не артист.
Когда выпили за тост учителя, Шокан спросил:
– А вы служили, Заманжол Ахметович?
– Да. Я рос слабым и болезненным. И к восемнадцати годам еле набрал нужный вес и рост, чтобы пройти комиссию. И когда я сидел вот так же на своих проводах, и потом, в пути к месту службы, мне казалось, что все – жизнь кончена. Передо мной словно стояла черная ночь. Да, мне пришлось нелегко, особенно в первое время. Но в армии я обрел своих друзей, и мы сплоченно противостояли всем бедам. Да, тогда у меня были друзья.
Заманжол вздохнул и добавил:
– Пусть и у тебя будут верные друзья – с ними жить намного легче.
И Шокан отправился служить. Попал он на границу. Он вначале обрадовался, узнав, что станет пограничником. Ведь это так романтично. Но очень скоро понял, что романтика и служба на границе – две разные вещи. И несовместимые. Потянулись тяжелые будни. Днем муштровка и многокилометровые марши вдоль границы. И все это на голодный желудок. Голодом не морили, но Шокану еще ни разу не удалось поесть, как следует. Все урывками что-то перехватывал.
Ночью издевательства стариков. Деды устроили «принятие присяги». А выглядело это так – после отбоя они построили салаг, и замкомвзвода Шилов, здоровенный сержант, начал бить «принимающих присягу» в грудь прикладом автомата. Считалось, что «присяга принята», если салага выдержал достойно этот страшный удар, если он не свалился с ног, как подкошенный. Кто-то выдерживал, а кто-то падал и тогда этому несчастному сообщали, что он не прошел обряд посвящения, и что придется еще раз «принимать присягу» – потом, когда немного оправится. «Принявших присягу» одобрительно хлопали по спине и, поздравив, отводили в сторону. Не сумевших принять обзывали всякими обидными словами, мол, слабак, баба и т. п. Тех, кто отступал, устрашившись занесенного приклада, хватали за руки и подводили силой к Шилову и тогда тот бил особенно зло, так, чтобы