Лестница в небо. Светлана Верещакова
точность?
Мне важно было передать его время, его характер, проявляющийся в поступках, праведных и неправедных, мне хочется, чтобы о нём, о тех, кто был с ним рядом, а значит, влиял на него, или был подвержен его влиянию, кто-нибудь, когда-нибудь вспоминал. Задачи понравиться читателю я перед собой не ставил – не дал Бог таланта для этого. Простая история из жизни рядовых российских граждан конца двадцатого столетия – самого начала двадцать первого. О первых годах века XXI-го, которые мы с главным героем провели в колонии строгого режима, я напишу позднее. Сейчас, в лагере, это неуместно по соображениям цезуры. Да и по событийности лагерная жизнь не так интересна, чем та, которой мой герой жил на свободе, хотя и в ней случались «ЧП районного масштаба», но касались они преимущественно характеров действующих лиц, их человеческих качеств.
Пожалуй, он и сам мог бы написать обо всём, что с ним происходило, но на мой вопрос, почему он этого не делает, ответил однозначным «нет». Допытывал его: «Почему нет?» И знаете что он, в конце концов, мне выдал? «Любые мемуары – попытка оправдаться. А мне оправдываться не за что…»
Нас тьмы, тех, кто проживает свою жизнь неприметно, но мы были, и каждая такая незаметная жизнь давала жизнь другим, влияла и отражалась на жизнь других, простым присутствием, вдохом и выдохом, значит, все мы, герои и гении, бездари и преступники нужны друг другу, являем собой суть одно целое – человечество. Не бывает людей ненужных, всяк по-своему необходим истории, чтобы она не замерла, не остановилась, чтобы род человеческий продолжался. «Кто матери-истории более ценен?»
…Даже уехав из этого города, сменив, так называемое «место регистрации», он часто возвращался сюда. Здесь оставалась матушка, друзья, гранитные памятники, – все то, что классик жанра именовал «дымом Отечества», который нам «сладок и приятен», тем более что память избирательна, отсеивает плохое, оставляет хорошее, поэтому возвращаться было не в тягость. Он возвращался, как возвращаются к преданной женщине, которая всегда рада твоему внезапному появлению на пороге своего одинокого дома. Начинает суетиться, охать, причитать, целует тебя радостно, попадая теплыми, мягкими губами куда придётся: в щетину щёк, в нос, в устало прикрытые веки. А ты стоишь умиротворенный и довольный собой, обнимая и прижимая к себе это ласковое создание, по которому тоже скучал, где-то там, за тридевять земель, в другом мире, в других обстоятельствах, в другом окружении.
Все пять часов непрерывного полета в этот город ему было приятно осознавать, что его ждут, он ощущал где-то под ложечкой волнительную дрожь, вызванную предчувствием удивленных улыбок от своего возвращения. Дрожь совсем легкую, как дрожат капли дождя в лесной паутинке бабьего лета под дуновением ветерка, гуляющего между соснами, трепетно-сладкую, как в те далекие годы, когда был совсем юным и собирался с духом, чтобы поцеловать соседскую девчонку – царевну