Чужеземец. Виталий Каплан
Божье. Смотри – проявил сын к нему милость, и умягчилось его собственное сердце, и вспомнил он про отца, и всею силой своей души захотел вернуться… Иначе и не в радость ему было бы возвращение… А знатные люди той страны, с кем сын дружил поначалу, а затем спасаться кинулся и отцами называл – это тёмные духи, которых вы по невежеству называете богами. Но не хотят они спасти, да и не могут. Один лишь Истинный Бог…
Ну вот! Только этого и не хватало.
– Поговорили – и будет! – вмешалась я. – Рано тебе, господин болящий, из дома выползать да людей смущать. Ступай обратно, после поговорим. А ты, Иггуси, чего притащился?
– Да я… – побаивался меня старик, до сих пор побаивался, хотя сколько уж лет знает. – Я насчёт тех капель, что ты, тётушка, мне для глаз давала. Кончились они, мне бы опять…
– Будешь всякую чушь о чужих богах слушать, не понадобятся тебе капли глазные. Господин наместник Арибу не больно-то смутьянов любит. И жрецы… Как бы не оказаться тебе на колу или в яме. Совсем от старости ум потерял? Не видишь разве – человек не в себе, разумом помутился. Били его сильно, вот мозги и повредили. Опасные глупости из него льются, так что подальше держись. И не болтай о нём, понял? Жди тут, сготовлю я тебе капли сейчас. Завтра трёх куриц принесёшь.
– Я тебе что велела? – меня душила ярость вперемежку с каким-то странным чувством. Не то жалость, не то грусть – как если снится хороший какой-то сон, и просыпаешься, а он в тебе тает, и вот уж ничего не осталось, кроме тоски по несбывшемуся.
– Ну извини, тётушка Саумари, я ж не нарочно, – виновато улыбнулся Алан, и тут даже дурак понял бы, что виноватость свою он изображает. – Подошёл человек, сам со мной заговорил. Ну и слово за слово…
И что тут делать? Не гнать же в самом деле из дома, больного-то. Вон повязки сбились, новые сейчас надо наложить. Ох, дура я была, что согласилась такого опасного в дом взять. А как не взять, если страдает человек? Стыдно не взять. До сих пор помню ту девчушку, в кровь избитую… ну распутница, ну висит на ней молва как тяжкая колодка… а всё равно душа живая, больно ей было, страшно… уж наверняка страшнее, чем мне, не желавшей перед соседями осрамиться… Куда она из города ушла? Где обретается… или где кости её гниют… Уж три года как оно тянется, думала, забуду… нет, ворочается внутри…
– Чтобы больше не смел о боге своём никому рассказывать! – велела я. – А то и вправду выставлю. Видать, и впрямь тебе слишком по мозгам досталось. Это ж надо такую чушь выдумать, что Бог нищим вырядился, да ради кого – сына непокорного, которого полагается палками…
Тут я запнулась. Ведь и наши боги нет-нет да и принимали человеческий облик. Хозяин Молний такой уловкой скольких девушек перепортил… Видит дурёха статного красавца с бледной кожей – ну и млеет. Потом, конечно, не позавидуешь. Или та же Ночная Госпожа – любит она в образе старухи-нищенки по белу свету шастать. Всё вынюхивает, всё высматривает…
– Я тебе больше того скажу, – возразил Алан. – Он не просто вырядился, Он и впрямь стал человеком. Не притворился,