Места не столь населенные. Моше Шанин
двигалась медленно.
– Издевательство над людьми… – сказала какая-то старушка.
«Вот, сейчас начнется». Он называл это самовозгоранием. Такое бывает в долгих очередях и поездных купе: у всех накипело, и всем есть чего рассказать, но – кто-то должен начать первый, кто-то должен прорвать плотину, нарушить напряженную тишину. Такой смельчак находится, он говорит заведомую ерунду про издевательство над людьми, или про погоду, или про цены; и все смотрят на него с обожанием, теперь каждый получает шанс развернуть перед случайным собеседником эпическое – как правило – полотно. И спустя каких-то полчаса вас уже несет по волнам чьей-то тяжелой жизни, в которой муж-работяга умер рано, потому что пил и, кстати говоря, по этому делу поколачивал, но в целом, в целом неплохой был человек, а сноха лентяйка и плохо моет полы, даром, что из неблагополучной семьи, не чета нашей, не чета, но зато внучка – внучка! – такой ангел, такое дите, такое золотце, что неровен час можно и ослепнуть, вот фото, смотрите и не говорите, что вам не показывали, нам тут четыре годика.
Нечто подобное Иван наблюдал каждые выходные. Под его окном сбежавшие от жен мужики каждые выходные играли в домино. С воскресного утра было ясно, к чему все идет и чем закончится, но до поры никто и виду не казал. К вечеру беспокойство нарастало, разговоры все больше становились пустыми, а фразы односложными.
Наконец, кто-то бил себя по ляжке: «Ну что? Кого ждем-то? Пора бы уже чего-то того?..» Мятые рубли горой сыпались на стол, из-под лавки доставались стаканы, а из карманов четвертинки хлеба. Некто, подробно проинструктированный, бежал в магазин за выпивкой…
Запахло пирожками. Это открылся киоск в холле, у раздевалки. И даже с пятнадцати метров бросается в глаза, какие они жирные и сытные. Почти решился перекусить, но тут как раз подошла очередь. Склонился к задышанному окошку, сделал скорбное лицо.
– У меня ухо…
– Запись к ЛОРу – третье окно.
Перешел в соседнюю очередь и выстоял еще с полчаса.
– У меня ухо…
– Паспорт, полис. Мужчина, ну надо же внимательней. Здесь окно для работающих, для пенсионеров – четвертое.
Ах, ну да: ведь это так важно – отделить тех от других. Кабинеты, врачи, воздух – общие, но окошки, будьте любезны, врозь. Четвертое так четвертое. И еще полчаса постоять.
– У меня ухо…
– Паспорт, полис. Ой, так полис у вас два года как недействительный, надо менять. Вам в кабинет номер пять.
– А можно сначала на прием, а потом поменять?
– Мужчина, очередь не задерживайте. Я же вам говорю: кабинет пять. Не заслоняйте. С утра принял и заслоняет.
На двери пятого кабинета висело объявление, что страховая компания переехала на новый адрес. Минут пятнадцать прогулочным шагом. Как раз и рабочий день начнется.
А на улице – прозрачно-призрачное утро, какое бывает только в марте: небо глубóко, деревья черны, птицы крикливы, и капель – пока еще – тиха и ленива.
В