Кукушкины слёзки (сборник). София Привис-Никитина
Габи, сменившей уже трёх мужей, и про Каромо знал… Всё знал. Так что семья чёрных Балла была больше еврейской, чем Лялина родная семья, разлетевшаяся в пух.
Вспоминалась с любовью только бабушка. Но на ней, видимо, и закончился весь запас хвалёной семейственности еврейского народа.
Ляля дружила с Жезефиной и с Габи. Спала, правда изредка, с Шарлем.
Шарль напоминал ей Каромо, а если глаза закрыть, то можно вообразить, что рядом снова её Каромо, любимый и ненавистный. То, что Каромо ей не вернуть, Ляля поняла как дважды два.
Характер и поведение Каромо уже в бытность Ляли в Париже претерпели большие изменения. Его увлечения субтильными барышнями плавно сошли на нет, когда оказалось, что возраст его избранниц из юношеского грозит съехать на детский.
Каромо забился в тревоге, что значительно снизило его либидо, и почти вернуло в объятья Жужу. Зато творческий потенциал взвился до небес.
Он всегда интересовался живописью, писал и акварельки, и маслом. И, хотя друзьям нравились его работы, серьёзно к своему творчеству не относился. Да и не считал это творчеством вообще. Так, «записки на манжетах», не больше.
А тут вдруг захватило и понесло. Каромо стал выставляться, картины стали продаваться, а сам он уже был известен в творческих кругах. Знатоки утверждали, что он пишет в манере Ван Гога.
Ляля не пропускала ни одной его выставки. Всё ходила и ходила, надеясь, в конце концов, застать прощальный автопортрет Каромо с отрезанным ухом. Но в тайне мечтала увидеть автопортрет с отрезанным «хуом», причём буквы переставлялись сами по себе. Так было бы справедливей!
А Бэла по большей части находилась в доме у дедушки или у папы. Там подрастали два сводных братика, там был ласковый и щедрый дедушка, а главное – там была Габи с длинной ароматной сигареткой. Подруга и наперсница.
Парижем Бэлочка была ударена наотмашь. Это был город, который можно увидеть только во сне или намечтать себе в тихую бессонную лунную ночь. А француженки?
Француженки непревзойдённые мастерицы невербального общения. Жестами только они могут выразить всё. Если мадам прикладывает пальчик к губам, то собеседник понимает не только то, что надо молчать. Он понимает и о чём надо молчать!
А как они стягивают с руки плотно облегающую перчатку? Это же истинное искусство обольщения!
Они не срывают её с руки с безумием дуэлянта, как это делают советские женщины, предварительно грохнув о пол коридора тяжёлыми авоськами. Они бережно освобождают из плена мягкой кожи каждый пальчик, обцеловывая его прикосновением. Это зрелище просто завораживает.
А вопросительный и одновременно призывный поворот головы? Всю эту науку обольщения маленькая Бэлочка впитывала в себя как губка.
Остаться здесь навсегда и стать настоящей парижанкой. Мечта была ясной и элегантной.
Папа дал ей свою фамилию. И звалась теперь Бэлочка, вымолив себе лишнюю буковку «Л», шикарно по её понятиям: Бэлла Балла! Умереть – не встать!
Бэлочка