Родина (сборник). Елена Долгопят
усмехнулась:
– Прямо страшно.
– Ты слушай.
– Слушаю.
Ретушер молчал все время рассказа. Да и после тоже молчал.
А Василий Иванович рассказал, как явилась профессорша к торговке, в Сокольники, и там встретил ее черноглазый, впустил в дом и дверь запер, и никого более в доме не было, кроме него. Профессорша не испугалась. Смотрела весело. Сказала черноглазому, что узнала его и без бороды, еще на рынке узнала. То есть не только он там ее приметил, но и она его. И сказала, что хочет работать с ним, быть в доле. Черноглазый поверить не мог, но смолчал. Она сказала, что будет наводчицей. Рассказывать про квартиры богатых московских людей, что там есть и в какое время и как лучше проникнуть. «Я не по квартирам», – сказал черноглазый. Она не поверила и улыбнулась. Сказала: «Если надумаешь, звони». Телефон оставила. Еще сказала: «Я понимаю, что ты мне не веришь. Но если бы я была агент, я бы на рожон не лезла, я бы поостереглась. В общем, как знаешь, одно только не могу тебе не сказать: моего знакомого летчика-героя квартира сейчас без призора, а ключи я знаю у кого, и могу слепки снять. Думай». И с тем ушла.
– Бедовая, – только и заметила Тамара. Она уже забыла пшено перебирать, смотрела на Василия Ивановича, открыв рот, будто бы и не знала вперед все, что он скажет.
– Черноглазый – он тоже бедовый был, рискнул, ключи получил, квартиру взял, и так хорошо у них пошли дела, любо-дорого. Жила профессорша по-прежнему с мужем в театры ходила, в концерты, домработнице выговаривала, если кофе вдруг холодный. Все по-прежнему, только иногда вдруг смеяться начинала без причины. Сидят, к примеру, с мужем за завтраком, а она вдруг хах-аха. Профессор смотрит, не понимает, а профессорша рукой машет, ничего, мол, так. Здоровьем она укрепилась. Профессора своего любить стала слаще. Не жизнь, а радость.
– А другим горе.
– Она только на богатых наводила, от них не убудет.
– А черноглазого как, тоже сладко любила? – спросила Тамара, будто не знала ответ.
– Люди говорят, что нет. Не допускала к себе. Он ее полюбил, а она – нет; я замужем – так говорила. Держала оборону.
– Молодец.
– Черноглазый тоже молодец был. Не отступал.
– Насильно мил не будешь.
– Он силу не применял. Обращался вежливо. Будто она царица.
– Делился с ней?
– Пытался. Она ничего не принимала, ни деньги, ни подарки.
– Видишь.
– Но он такой подарок ей приготовил, что не могла не принять. Пальто мужское горчичного цвета на коротконогого мужа. И воротник из каракуля. И шапка круглая. Все сбылось, что просила. Такой подарок не могла не принять. Он ей завернул в бумагу и сказал: «Твое». Она домой понесла сверток, ноги еле шли. Это самое пальто с шапкой ее муж носил, бог его знает, для чего она тогда именно это пальто и эту шапку торговке обрисовала.
– Первое на ум пришло, – прошептала Тамара.
Василий Иванович на жену не взглянул, продолжал свой рассказ строгим голосом:
– Она