Неоконченный портрет. Сборник рассказов. Валерий Васильевич Можаев
и поделом ему, окаянному. Надолго ли домой?
– До излечения. И обратно в окопы.
– Сейчас погоните врага с треском, на запад!
– Не говори гоп! Фриц еще очень силен. Сопротивляется отчаянно, да иногда и жмёт в полную силу.
– Нам про тебя позвонили из военкомата, мы сразу баньку затопили и Насте, жене твоей, по рации сообщили, что муж приехал. Так что жди жену и к нам! А пока, извини, дела, уходим. Часа через 3 ждем.
Часа чрез полтора прискакала Настя. Лошадь привязала около военкомата, положила ей охапку сена и бегом домой. Прибежала раскрасневшаяся, бросилась на грудь мужу и расплакалась. Показалось ей, что это совсем не муж, а другой человек, даже запахи его как будто совсем иные. А сын сразу почувствовал, что мать пришла, заворочался и закряхтел. Настя говорит: Мам, он, наверное, обкапался?
– Наверное, ведь давно спит.
Отпрянула от мужа, засуетилась, распеленала сынишку.
Подмыла ему попку, приговаривая: Смотри, каков пузан! Весь в дедушку!
– А как дед с бабулей живут?
– Как? Деда тоже в армию забрали. Ездит с передвижным госпиталем санитаром. Пишет редко. Говорит, столько горя насмотрелся, что и жить не хочется! А мать твоя ничё, живет, хлеб жует. Всю жизнь вас сыновей ждет, то одного, то другого, а дочки – то отрезанный ломоть, выпорхнули из дома и живут по себе. Одна в Свердловске, а другая вышла замуж за старика, за пчеловода, сейчас живут в Ножовке. Дом у них 5-стенный, на самой горе Постожи, небось, помнишь.
– Как не помнить, мы там, на Масленицу, все перекатались на санях.
– Хорошо живут. Он хоть и с седой бородой, но мужик крепкий, да мастер на все руки. Хоть столярничать. Хоть детей сделать. Твоя сестрица забрюхатели, скоро рожать будет.
– Слава Богу! А то все плакалась, – кто меня, рыжу корову, взамуж возьмет? Подишь-ты!
– Отвернись ты, покормлю Володьку! Настя ушла на кухню, подмыла грудь, сунула сосок ему в ротик, а тот всегда готов – начал активно сосать. Какое блаженство и ему, и ей, Настя вся зарделась… Вспомнила как это ж любил делать молодой Василий, как было приятно ей прикосновение его губ к груди и щекотание его мягких пушистых усов. Кровь прилила к лицу, к ушам. Неужто он сейчас совсем другой?
В бане он стеснялся ее, а она была удивлена, какой он крепкий, но весь исполосованный шрамами.
Совсем не тот, что был раньше; но каким он все равно был желанным. Как приятны его прикосновения, желанна его любовь.
Желанным стал и ребенок, второй сын, которого она понесла этой памятной ночью – после долгой разлуки с мужем.
Старшина Бобров
Третий день мела поземка, заметая траншеи и окопы. И что самое неприятное, с сильным морозом. Немцы присмирели, и им не очень-то хотелось вылазить на мороз. Замерзала трансмиссия, обмерзали конечности, руки, ноги, носы. Все примерзало к железу.
– Проклятые фрицы! Хоть бы вылезли! Не до хорошего –