«Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2. Сборник
запросом. Недели через две пришёл ответ: так, мол, и так, уважаемый товарищ, ваш сын, старший сержант Пайкин С.Б., после проведённой операции и курса лечения выписан из госпиталя полгода назад. Соня в слёзы: убили, по дороге убили! И действительно, тогда, после войны, пошаливал народец; бывало, что и грабили, отнимали ценное. Могли и убить – в ту пору жизнь человеческая ничего не стоила. Только матери от этого не легче: сын на войне живой остался, а до дому не доехал.
Тут соседка Катя ей присоветовала:
– Сходила бы ты, Сонечка, к гадалке. Может, она тебе что-нибудь утешительное скажет. Говорят, что и через десяток лет возвращаются.
И повела её тайком от пайкинской семьи на самую окраину Кривого Рога, где в старых, ещё дореволюционных бараках жили шахтёрские семьи. Старуха, мрачная, жилистая, разложила карты, что-то зашептала, забормотала и вдруг ясно сказала:
– Живой твой сын. Помяни моё слово – вернётся.
Соня только вздохнула. А потом написала своему брату письмо, попросила приехать, поддержать её с мужем. Были они с братом близки, всегда друг другу помогали, вот и захотелось Соне Пайкиной поплакать на родном плече. Видимо, мужниного ей было недостаточно.
Брат Фроим, огромный, широкоплечий, громкоголосый, купил домик в Новом Буге, перевёз туда семью и собирался налаживать хозяйство: по Украине тогда лютый голод гулял, а жить как-то надо было. Но после Сониного письма засобирался Фроим в дорогу. Положил в кошёлку хлеба, пироги из ржаной муки, фиолетовые головки старого лука, слегка прихваченного морозцем прошедшей зимы, и яблоки-ранюш-ки, мелкие, кислые – скулы сводит. Какая-никакая, а всё же еда. От Нового Буга до Кривого Рога – полдня пути. Но поезд плёлся едва-едва, останавливался у каждого столба и пропускал встречные составы. Замучился Фроим. В общем вагоне теснота, шум, детский плач. На рассвете старенький паровоз подтянул их к какой-то станции и, выпустив облако дыма, словно нехотя остановился.
– Долго стоять будем? – спросил он у проводницы.
– А я почём знаю? – огрызнулась она. – Приобресть чего хочешь? Иди, успеешь. Вон, видишь, базарчик? Если денежки водятся, сметанкой разживёшься. Я завсегда туточки покупаю.
Фроим спрыгнул с подножки, зябко повёл плечами. Несмотря на ранний час, у небольшого обшарпанного здания – то ли вокзала, то ли склада – шла бойкая торговля. В ногах у продавцов на газетах была разложена всякая всячина: часы, самодельные зажигалки, подержанные вещи. Хмурый небритый мужик продавал на разлив самогон. Он ловко открывал бутылки, наполняя мутным пойлом один и тот же гранёный стаканчик. «Зараза к заразе не липнет», – заплетающимся языком объяснял он недовольным.
Рядом с бутылками, радуя глаз, теснились горки черешни, пучки пузатой редиски, пупырчатые огурчики, глечики со сметаной и творогом. Фроим из внутреннего кармана пиджака достал тряпицу с деньгами – слава богу, на месте, обошёл всех стоящих крестьянок, попробовал из каждого глечика. Ах, вкусно! Раздумывая, у кого купить, глянул вправо, словно бы его кто-то приманивал: у деревянной будки худющий парень