Капитан Невельской. Николай Павлович Задорнов
спросил Лауристан.
– Ну, ты, кувшинное рыло! – грубо отозвался Козлов и добавил брань покрепче.
Шестаков, грустно улыбаясь, держал в руках книгу. Этот красивый рослый матрос по ночам, при свете огарка, и днем, у иллюминатора, изучал в свободное время математику и астрономию, желая выучиться штурманскому делу. Бывало, на экваторе, сгорая от жары, морща лоб в напряжении, весь в поту, сидел он над книгами. Капитан нашел у него математические способности. Сейчас, когда вестовой сказал, что занятий не будет, он почувствовал, что надо отдавать книгу.
– С голоду тут сдохнем, – вдруг со вздохом сказал кто-то в темноте.
– Капитан сказывал, на Амуре, как займем место, то и будет все: и зелень, и хлеб, и всякие овощи произрастут, – вмешался в разговор Бахрушев, до того лежавший на спине и вдруг поспешно вскочивший.
– Все один черт, и на Амуре такая же голодовка будет, – молвил тот же безнадежный голос.
– Ты что это народ смущаешь, Веревкин? – раздался голос боцмана Горшкова. – Вот я слушаю тебя и не могу взять в рассуждение, какое ты имеешь право производить смущение…
В двери появилась голова вестового.
– Шестаков, капитан зовет! – заглядывая в жилую палубу, крикнул он с трапа.
Матрос живо обулся и ушел.
Когда он вернулся, все уже спали. В душной темноте раздавался тяжелый храп. Вахтенный сидел, подкидывая дрова в железную печь. Шестаков улегся на койку, спрятав астрономию под подушку. Капитан велел ему учебник оставить у себя и непременно заниматься, обязательно повторить все старое.
«Какая теперь уж астрономия, – думал он. – К каторжанкам, что ли, пойду с навигацией? Теперь только погулять…»
Глава восемнадцатая. Отъезд из Охотска
Утром Лярский повел капитана в порт.
Охотск утопал в гальке. Груды ее вместились в проломы и наполнили своей тяжестью гнилой остов какого-то судна, видимо, погибшего китобоя, с полустертой надписью на облупленном борту.
На гальке – щепье от дров, кора от деревьев, старые сани для собак.
Из низкого дома вышли двое пьяных тунгусов. Чья-то красная бородатая рожа выглянула за ними, но, завидя офицеров, тотчас же исчезла. Тунгусы подошли к Вонлярлярскому и оба встали навытяжку, приложив руки к своим шапкам, как солдаты.
– Нас маленько не убили! – хрипло выкрикнул один из тунгусов, как бы рапортуя, и стал объяснять, что его обобрали, взяли меха…
– Пшел прочь! – гаркнул на него Лярский. – Я вас, собаки! – Он обратился к Невельскому: – Сами подлецы, а ябеды, каких мало. Если тунгус увидит начальника, обязательно пожалуется на что-нибудь.
У лодок несколько охотников играли в карты. Они встали при виде офицеров; лица их были смуглы и приятны.
– Это охотники, пойдут на промыслы, – говорил Лярский. – Их посадят в трюм компанейского судна и развезут по островам. Это только тут они бездельничают. Но все народ рабочий…
Он стал рассказывать, что в Охотске отбывают наказание разбойники и разные шулера, всевозможные порочные личности, и