Дело возмущенных мертвецов. Константин Васильевич Злобин
произошли от одного прапрапрапра… короче, от дедушки. Он жиль много лэт назад и биль таким сильным мужчиной, ты меня понимаешь, что у него дети рождались без перерыва на обед. Все время толпились у него под ногами – только успевали относить. А когда они выросли, то разъехались кто куда. Кто – в Воронеж, кто – в Волгоград, а кто – в Гонолулу. Паэтому все мы – братья и сестры и нада, вай, любить друг друга, как любит всех Арамис.
– А Арамис – это ваше настоящее имя?
– Вообще-то, правильно Арамаис. Такое старинное армянское имя. Переводится как «Сын бога Ара». Но я называюсь, как Арамис. Так людям легче запоминать, понимаешь?
– Понимаю.
– И ты, если что будет нужно – куда-нибудь поехать, что-нибудь найти – звони. Мы же братья. Вот визитка.
За разговором Костя не заметил, что они приехали.
– Вот твой дом – высокий как гора Арарат. Случайно, не тебя там встречают?
Перед главным подъездом стояла толпа старушек. Причиной этому были те самые похороны. В Костиной голове всплыло где-то давно прочитанное: «Смерть – есть прекращение биологических и физиологических процессов жизнедеятельности организма, переход вещества из одного состояния в другое. Не стоит придавать смерти большого значения».
Собравшихся у подъезда было немного, но обходя их, было никак не миновать гроба с покойным, и как Костя ни старался, но проходя мимо, не смог не взглянуть на усопшего. От представившегося зрелища он невольно замедлил шаг. Выражение лица покойника было не тем умиротворенным, какое бывает у людей покинувших этот бренный мир, а являло собой озлобленную гримасу. Будто в последнюю секунду своей жизни он был чем-то очень недоволен, настолько, что даже смерть не смогла стереть это выражение с его лица. Что было тому причиной, теперь сказать было трудно.
Больше ни на кого не оглядываясь, Костя прибавил шаг и проскользнул в высокую дверь подъезда. Колючие взгляды и возмущенный старушечий шепот «Ходят тут всякие, а потом молоко скисает» остались снаружи. Внутри Костю встретила благоговейная тишина, и отскакивающие от мраморного пола звуки его собственных шагов. Их стук разлетался по просторному холлу и поднимался к высокому потолку, где в обрамлении пыльной лепнины шагали пионеры и взлетал в голубое небо планер. Вокруг по стенам тянулись барельефы, на которых рабочие и колхозницы, снопы колосьев и зубастые шестерни, тракторы и самолеты устремлялись в далекое и освещенное медной люстрой светлое будущее.
Завороженный этой картиной, Костя не заметил, как поравнялся со стойкой консьержа.
– Куда? – раздался неожиданный рык сторожевого пса, которому неосторожный прохожий наступил на хвост.
От неожиданности Костя подпрыгнул на месте. Остановивший его оказался швейцаром – самим воплощением суровой неприступности. Он был высок, широк в плечах и громко сопел раздувавшимися ноздрями. Казалось, не разделяй их с Костей спасительная стойка, хранитель двустворчатых дверей сейчас же накинулся на него. Многолетнее пребывание швейцара в образе блюстителя порядка отдельно взятого подъезда оставило на нем свой отпечаток, превратив его лицо в строгую маску. «Они все тут такие