Анорексия. Непоставленный диагноз. Елизавета Романова
передает трубку мне. Сама бабушка при этом никуда не девается, а сидит рядом и штопает носки или постельное белье.
– Машенька, как ты там?
– Я… Я… – я пытаюсь что-то выговорить, но чертов комок застревает в горле, и я понимаю, что если произнесу еще хотя бы один звук, то разревусь. А плакать нельзя.
– Ты себя хорошо ведешь?
– Угу.
– Бабушке помогаешь?
– Ага.
– Слушаешься бабушку?
– Да…
В общем, диалоги с мамой короткие. Мама говорит, что они с папой по мне скучают, не обещает приехать, не обещает забрать меня. Велит слушаться бабушку и не пакостить. На этом разговор заканчивается. Я передаю трубку бабушке, и пока она разговаривает с мамой, сижу рядом на диване, чувствуя, как возникшая было надежда на спасение уносится от меня далеко-далеко.
– Ну, ладно, дочь, пойду дела делать, – говорит бабушка, выслушивает мамины прощания и кладет трубку.
Все! Аут!
Еще через десяток лет я впервые прочту «Постороннего» Камю и пойму, как чувствовал себя главный герой в последний момент перед казнью: еще минуту назад надежда была, а теперь ее нет. Пойму и буду долго сидеть на холодном полу, прижавшись к стене, и молчать, переваривая это страшное ощущение безнадежности.
Любые детские чувства кажутся взрослым чем-то ерундовым – ну, не может ребенок быть полноценной личностью и испытывать не только радость и счастье, но и боль, тревогу, страх, безнадежность. Онжеребенок! Он же должен радовать и умилять родителей и родственников пухлыми щечками, ясными глазками, послушанием и успехами в учебе. Не должен.
Он такая же личность, как и взрослые. Он испытает всю гамму чувств и эмоций, вот только если взрослые могут хотя бы попытаться справиться с этой лавиной, то ребенок остается один на один со всеми ужасами своего пребывания в этом огромном мире. Защитить ребенка от внешних проявлений жестокости мира сложно, но возможно, и большинство родителей успешно с этим справляются: не разрешают малышам разговаривать на улице с чужими дядями и тетями, крепко держат сына или дочку за руку при переходе через дорогу, кормят наваристыми супами и вкусными булочками. Гораздо сложнее помочь малышу пережить внутренние страхи, и перед этим многие родители бессильны. Впрочем, я неправильно подобрала слово: не бессильны. Родители попросту не подозревают о том, что творится в душе у ребенка. И брошенным себя может ощущать не только малыш, находящийся в детском доме, но и ребенок, воспитывающийся в благополучной полной семье.
Иногда я умудрялась подстеречь звонок мамы и схватить трубку первой, это в те редкие минуты, когда братцы и бабушка были где-нибудь на улице, а я по счастливой случайности – в доме. Вот тогда я позволяла слезам хлынуть из меня и, перемешивая слезы с соплями, захлебываясь от своего маленького детского горя и одиночества, почти выла в трубку и просила маму