ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО. Сказка для всё познавших. Сен Сейно Весто
зато были комары. К этому невозможно было привыкнуть. Мягким заученным движением, самыми кончиками пальцев я приоткрыл дверь пошире, впуская воздух из коридора, распахивая настежь и оставляя, так чтобы лучше слышать, подошел к накрытому газетой низкому столу и взял в руку патрон перечницы, разглядывая. Перца было не много, но тут лежал хороший черный перец. Не зернами и не стручками. Потемневший и одубелый от времени, ссохшийся разворот старой газеты на столе сохранял на себе закольцованные следы стаканов и неоднократных возлияний. Под плоским пластиковым донышком хрустнули крошки. Засунув руки в карманы, отрешаясь и расслабляя затекшие мышцы лица и затылка, без единой определенной мысли в голове, но продолжая еще непроизвольно вслушиваться в тишину, я встал у большого раскрытого наполовину окна, без всякого интереса разглядывая предгрозовое помрачневшее небо. Не оставлявшее до сих пор напряжение медленно отпускало. Здесь жили люди.
Быстро темнело. Я смотрел на черный далекий горизонт, на прозрачно-зеленую тонкую полоску со свинцовыми кляксами и нитями, вызывавшую во мне непривычно домашние ассоциации, слышал рядом мягкий шорох листьев, различая в нем тончайшее унылое пение, и думал, насколько же отстояло от этих звезд, грозовых туч и деревьев время детской наивности и легкомысленного, беспечного, живого леса. Меня там не было уже тысячи лет. За этими дверьми поселилась тишина. Я знал, как это должно было выглядеть со стороны, откуда-нибудь не отсюда, если посмотреть наверх снизу: как окна. Пустые глухие темные окна означали, что здесь коротали еще один поздний вечер, изнемогая от недостатка свежего воздуха. Окна оставались слепыми и непривлекательными, но часть одного из них выглядела бы целиком занавешенной блеклым прямоугольником марли. Она шевелилась, чуть заметно колыхалась под воздействием сквозняка. Здесь все еще был вечер. Снова вечер. Застарелая полузнакомая тоска вновь тихонько взялась своей холодной, немощной и липкой ладонью за мой затылок, так что было уже не вывернуться. Жить хочешь, спросил я себя. Пурпурная нить ненадолго легла на непроглядный рваный горизонт и растаяла. Пахло пылью. За окном, совсем рядом, шевелились, сонно и мертво кивали темные пятна листьев, недвижно зависали черточки комаров и колыхались пушинки комаров, пробовавших на прочность стекло и марлю. Потрепыхавшись с мгновение, одному из них без труда удалось протиснуться сквозь сетчатую чрезмерно ячеистую структуру полотна, что шевелило давление воздуха: он выровнялся, сориентировался и неторопливо направился мимо книжных полок, мимо меня – куда-то по направлению к безрадостной чернильной полосе неприметной картины. Это была не совсем марля.
Тюль, скорее. Светлая, узорчатая, дырявая тюль. По моей спине прошел ледяной озноб. Здесь, в распахнутой стороне небрежно принакрытого легкой шторой окна висел кусок старой зернистой тюли, сквозь которую без усилий проходил комар. Я почувствовал,