Неоднажды в Америке. Светлана Букина
с мрачным видом по рядам. Все эти истории про «возраст сохранения»; мужчинам и женщинам после 60—65 вежливо говорят: «Что там лечить, в вашем возрасте катаракта – дело такое… А высокое давление, так куда ж без него, в семьдесят пять-то?» Девяностолетних вообще лечить смешно. И инвалида без ног можно занести в мамину квартиру на пятом этаже, в доме без лифта и там оставить.
Всё это частности. На всё это можно найти ответ. Выбрать нужное:
1. Это не совсем так, и не всегда, и вообще у тебя неверная информация.
2. Да у вас в Америке тоже то и сё.
3. Тебе не повезло.
Возможно, не совсем так, и не всегда, и не повезло. Америка вообще ни при чём. Просто меня не покидало ощущение, что всё это как-то связано между собой, что у всех проблем один корень. Общее впечатление портили не столько мелкие «детали интерьера» (тем более что большая их часть меня впрямую вообще не касалась), сколько ускользающая «инакость» мира, в котором я находилась. Мы с Борей много рассуждали про homo soveticus, но почему-то история двадцатого века помогала мне понять Россию не больше, чем «дураки и дороги».
Так вот, гуляем мы, значит, по Питеру и слушаем истории про Петра Первого. Про то, как он пытал людей, как был подозрителен во всём, как уничтожал врагов и их семьи. Про царевича Алексея, который и не бунтовал против него, а лишь разговоры разговаривал, но которого, тем не менее, тоже страшно пытали, пока не сознался в несуществующих грехах. Про то, как Пётр «шутил», как заставил человека из свиты, которому стало плохо в анатомическом театре, вырывать у трупа мышцы и сухожилия ртом. Про то, как строили Петербург, все и так знают. Гибли не только и не столько от болота, сколько от цинги; строителям элементарно не поставляли продовольствие. Да и отогреться и высушиться им было негде – в том-то климате. Сдохнут – новых подвезём. Это был фактически концентрационный лагерь: выжил – значит повезло. Когда Пётру нужны были деньги для бесконечной войны со шведами, он их печатал. Обесценил рубль в несколько раз. Прорубая окно в Европу, существующую древнюю культуру душил на корню, обычаи отменял, обряды запрещал. Пётр заморил четверть (а согласно другому экскурсоводу, вообще треть) тогдашнего населения России.
И он далеко не был самым крупным реформатором России XVII—XIX веков. После Петра страна отходила лет пятьдесят. В какой-то мере героя из Петра сделал Пушкин, а до этого отношение к нему было несколько иное. Тем не менее сейчас он гордо гарцует на бронзовом коне – великий россиянин, символ чего угодно.
Интересно, как через триста лет будут говорить о Сталине? Ведь СССР в двадцатые и пятидесятые – это дистанция огромного размера. Страна из аграрной превращена в индустриальную, сколько построено, сколько проложено, прорыто, открыто. Фашизм опять же победили, а какой ценой – да не волнует это никого через энное количество лет. Можно ведь выморить четверть населения и остаться в памяти народа героем, это доказано. Вся российская история – это история летящих