Аллегро. Владислав Вишневский
и задыхающиеся от только что прошедшей борьбы улыбающиеся Кобзев и Трушкин в окружении довольных зрителей в обнимку возвращаются в оркестровку. Причём по виду Кобзева понятно – победитель он, хоть и морщится от ощущений, как та помятая пустая пивная банка.
– Кобзев, Трушкин, – тут же вспыхивает праведным негодованием старшина оркестра. – Как вы выглядите?! Приведите себя в порядок, понимаешь… Распустились… Перед срочниками бы постыдились… Пример подаёте… Скажите спасибо, что вас не наказали… Я б на месте товарища подполковника… Гха-гхым-м… Трали-вали.
Кстати, «трали-вали», это он у Мальцева поговорку с языка слямзил. Вместо непотребного мата, в сердцах, с тем же смыслом, Геннадий произносил вполне безобидное: когда короткое «трали-вали!», когда и полное «трали-вали, те сандалии!» А Кобзев – «полный мажор». «Ну, полный… мажор, мужики, полный!» Если эмоции и подтекст исключить, всё выглядит вполне интеллигентно, устав не нарушен, а всем очень хорошо понятно, что именно за этим кроется.
И у старшины так с его внешне нейтральной вставкой «трали-вали». А лицо, и голос вполне при этом конкретные: если уж, мол, не укусит, то в ухо точно солдату влепит, но… Да ничего подобного, понты всё это, понты. Кто не знает старшину, и если со стороны подслушать, или какие музыканты-срочники по началу, первое время, воспринимают угрозу вполне адекватно. Шугаются, вздрагивают, но привыкнув, реагируют только внешне. Молча соглашаются, мол, «виноват, товарищ старший прапорщик, исправлюсь». И этого достаточно, на этом старшина и успокаивается. Для него ведь что главное, чтобы подчинённые устав не забывали, и офицеры – особенно дирижёр или кто из командиров полка – голос его старшинский слышали.
– Закончили перекуривать, закончили, проходим на занятия, – всё ещё недовольным тоном, тоном киношного билетёра, косясь на боковую дверь оркестровки, громко кричит старшина Хайченко поверх голов музыкантов, что должно означать: кто не спрятался… после третьего звонка вход в зал… трали-вали!
– Да-да, проходим, – потирая кисти рук, ставит точку и дирижёр, подполковник Запорожец, «отдохнув», с прежним, рабочим лицом появляясь в боковых дверях канцелярии оркестра.
Да, правда, есть в оркестровом классе такая боковая дверь – напрямую. У музыкантов оркестра две обычно комнаты. Одна метров двадцать (плюс-минус). Канцелярией называется. В ней стоит канцелярский стол – место раздумий подполковника, когда он в полку, есть и дюжина разболтанных стульев. Наличествует и огромный шкаф с нотной литературой – хозяйство старшины оркестра, он и концертмейстер по совместительству, и аранжировщик, «и швец, и жнец, и на трубе игрец», шутят контрактники, и, что особенно важно, два длинных широких стеллажа по боковым сторонам комнаты. С одной стороны, за шторой, обычно располагаются штатные музыкальные инструменты духового оркестра. По другую руку комнаты – так же на стеллаже, и так же за шторой, на вешалках развешена концертная форма музыкантов контрактников, включая фуражки,