Огненные времена. Джинн Калогридис
называла ее Сибиллой.
С той самой ночи, когда родилась девочка, Анна Магдалена пыталась поступать так, как в оливковой роще научила ее богиня, а именно гнать из своего сердца, а с помощью магии и из сердца Катрин все страхи, чтобы защитить девочку. Последние годы обе женщины и девочка жили душа в душу, и Анна Магдалена почти забыла о том, что зло угрожает ее внучке и вселило в сердце невестки злобное подозрение.
Пьетро помог девочке забраться в телегу. Там, к радости Анны Магдалены, Сибилль первым делом попала в объятия бабушки. Похоже, девочка любила бабушку больше всех остальных родственников, и пожилая женщина испытывала одновременно и неловкость, и счастье, чувствуя это. В свою очередь она любила внучку всем сердцем, даже больше своих сыновей, ради которых она с радостью отдала бы жизнь. Катрин наблюдала за этим с вымученной улыбкой, но не выказывала явной ревности.
Сибилль уселась бабушке на колени – осторожно, не плюхаясь со всей силы, как сделал бы обыкновенный ребенок, обвила ручонками шею Анны Магдалены, поцеловала ее и спросила:
– Почему ты такая грустная, Нони?
Удивившись, Анна Магдалена отпрянула и внимательно посмотрела на нее. Но ответить не успела. По толпе пробежал ропот. Анна Магдалена подняла голову и с бьющимся сердцем увидела на насыпи группу солдат. Восемь высоких столбов были крепко вбиты в землю.
«Бона дэа, помоги мне вынести это...»
Она прикоснулась губами к волосам Сибилль и вдохнула чистый сладковато-кислый запах разгоряченного ребенка.
По толпе, словно ветерок, пробежал шепот, когда вдалеке показалась движущаяся со стороны собора процессия: группа арестантов в сопровождении непомерно большого числа жандармов.
Шестеро женщин и двое мужчин, все остриженные, одетые в рубахи из мешковины – одежду кающихся грешников. Они были так избиты и истерзаны, что еле переставляли ноги, закованные в железные кандалы, позволявшие им делать лишь маленькие шажки.
Шестеро женщин и двое мужчин, безымянные жертвы огня. Но своим внутренним зрением Анна Магдалена видела каждого: дерзкую пятнадцатилетнюю девушку с покрасневшими глазами, но гордой осанкой; сморщенную старуху, такую сгорбленную и дряхлую, что под тяжестью цепей она с трудом могла двигаться; двух красивых и сильных женщин, очевидно, близких подруг, взглядами подбадривающих друг друга; седеющую женщину средних лет с суровым лицом и взглядом, словно обращенным к глубинам собственного сердца; юную мать, еще не оправившуюся от родов, с мягким животом и налитыми молоком грудями. И мужчин: старого, льющего слезы, клонящего голову, и второго – двадцатилетнего, с дикими глазами и шевелящимися губами. Это был сумасшедший, несчастный человек, который бормотал всякую чепуху о Боге и о дьяволе, а теперь должен был заплатить за это своей жизнью.
Лица у всех были в синяках. У кого была вздута щека, у кого заплыл глаз, у кого распухли губы. У обеих подруг и сумасшедшего руки были вывернуты из суставов и теперь бесполезно болтались. У пожилой женщины, чьи редкие