Поэты об интимном. Сборник статей. Юрий Лифшиц
передачи на русский язык, поэтому он оживляжа ради сооружает нечто совершенно разнузданное, зато более, как ныне выражаются, прикольное.
Графини наши – те же сучки:
На всё готовы ради случки.
Теперь у них один Трезор,
Один Полкан – Дильдо-синьор!
Но, увы и ах, здесь перелагатель снова попадает впросак, поскольку, обозвав женщин оскорбительным для них словом «сучки», приписывает бедным графиням склонность к зоофилии. Получается, что фельдмановский Дильдо-синьор призван заменить всех собак мужского рода, которыми знатные дамы – «те же сучки» – пользовались прежде. По крайней мере, это вытекает из контекста. «Теперь у них один Трезор», – констатирует автор перевода, а для тех, кто этого зараз не постиг, уточняет: «Один Полкан», – не замечая комизма ситуации, в которую он сам себя ставит, ибо «один Полкан» и «один Трезор» – это уже два кабысдоха. А если речь идет все-таки об одной псине, значит, у нее двойное имя Трезор-Полкан – чисто по-английски. Причем в тексте, якобы переведенном с английского, фигурируют не Снупи, не Монморенси, ни – на худой-то конец – какой-нибудь Баскервиль, а именно руссколающие Полкан и Трезор. И это при том, что никаких сексуально-псовых аналогий сам автор, то бишь Джон Уилмот, второй, разумеется, граф Рочестер в своем стишке не проводит вовсе. Зачем переводчику понадобилось делать перелагаемый текст значительно похабней оригинала, мне невдомек. Кстати говоря, эффект слияния налицо и в данной строфе, ведь первую строку, хочешь не хочешь, приходится произносить не иначе, как «графини наши – тежесучки».
Это все было весьма затянувшееся «в-третьих» (каковое, скажу по секрету, можно начать с первой строфы и закончить последней), но имеется еще и в-четвертых. Находясь в плену ложной интерпретационной установки, переводчик вытравил из текста авторские намеки на возможную одушевленность Синьора Дильдо. Их немного, но они все-таки имеются. На протяжении целых 17-и строф граф действительно повествует о неодушевленном предмете. Но потом, забывшись или увлекшись, вставляет в текст детали, оживляющие милый его остроумию персонаж. Правда, еще в 11-м четверостишии сказано, что графиня Модена отрядила в швейцары для своего супруга именно Синьора Дильдо, но это можно истолковать и в переносном смысле. А вот в строфе 18 прямо сказано, что он самолично заявился ночью в Кокпит, дабы предложить свои услуги мадам Найт. Как мне представляется, Синьор Дильдо, воспользовавшись творческой потенцией графа Рочестера, в прямом смысле слова во-одушевился и стал совершать поступки вне зависимости от авторской воли. И как раз это – превращение Дильдо из недвижимого имущества в передвигающееся самостийно (совсем как гоголевский Нос!) – и переполнило чашу терпения многочисленных туземных членов, отвергнутых титулованными прелестницами ради заезжего гастролера. Вот подстрочный перевод строфы 21:
Толпа членов, которые некогда привечались с радостью,
Теперь при виде швейцара, указавшего им на дверь,
Злонамеренно дожидались у входа [в дом], когда он спустится,
И яростно