Гимназистка Лиза. …когда любовь коварней морфина. Вадим Сатурин
проживают и сироты, которые отличились в своих приютах и готовы следовать из одного общественного класса в другой.
– Хм, оригинально! – улыбнулся Стенли. – У вас правит консерватизм?
– Что вы, что вы. Конечно же, нет! У нас сформирована уникальная воспитательная программа. Миссис Паттерсон, Лиза, вы можете пройтись вместе со мной и пообщаться с любой гимназисткой от первого до второго курса, узнав от них мнения о качестве обучения, – ответив на вопрос, предложила Фрау фон Шварц.
– Отличная идея! – обрадовался отец. – А я пока пойду на улицу, выкурю сигарету и дождусь Профессора Беррингтона.
Если посмотреть на гимназию с высоты птичьего полета, можно увидеть прямоугольный двор, окруженный металлической оградой и средний по величине дом перевернутой Т-образной формы. Перед домом слева стоит небольшая беседка, выкрашенная в белый цвет. Справа по кругу расположились деревянные скамейки и несколько столиков, где в теплые весенние и летние дни гимназистки могут гулять, читать друг другу стихи или слушать лекции по культурологии и философии. Во внутреннем дворе, выйти в который можно было и через черный ход дома, стоит несколько качелей, сиденья которых крепятся толстыми металлическими цепями.
Стэнли любовался четкой каменной кладкой здания, стараясь растянуть сигарету подольше, чтобы Оливия и Лиза могли полноценно осмотреть гимназию изнутри. На улице для последних дней лета было относительно тепло, а главное сухо. Последние дни августа, согретые полуостывшими солнечными лучами, навевали на сердце легкую меланхолию, но не столь глубокую, чтобы уйти в печаль с головой. Ему было жаль расставаться с дочерью на такой продолжительный срок, а еще грустнее было остаться один на один с женой, ведь в их отношениях уже давно исчезли страсть и взаимопонимание. Умел бы он ее слушать… ах, умела бы она восхищаться им. Быть может, тогда, как две бочки сухого пороха, взорвались их сердца и от вспышки зажглась любовь. Но уже не сейчас. Есть то, что никогда не вернет любовь.
Неожиданно, словно по чьей-то команде, ученицы, взяв чашки с чаем и кофе, вышли во двор и направились по своим делам. Кто-то принялся читать книгу, кто-то – расчесывать волосы, другие девушки, сев на деревянные скамейки, принялись о чем-то беседовать.
Паттерсон насчитал около двадцати гимназисток, одетых в одинаковые черные платья с белыми воротничками и туфли на невысоком каблуке. На левой руке у каждой были надеты одинаковые золотые часики, на шее – золотые цепочки с крестиком. Но еще больше мужчину привлекло то, что в этих молодых, еще юных и невинных девушках совершенно не было никаких эмоций: ни радости, ни тоски, ни печали. Каменные, бледные, словно неживые, кукольные лица не выражали совершенно ничего. Пожалуй, и вам они бы показались странными, будто бы гуляющими наяву под гипнозом. Но подобные наблюдения ни сколько не отбили желания познакомиться с будущими сокурсницами и старшекурсницами своей дочери.
– Доброе