Ученик. Ханс Русенфельдт
и помочиться, проверил, что карманный фонарик, находящийся на полочке в пределах досягаемости, работает. Затем он взял фонарик с собой к раковине, вымыл руки, вернул фонарик на место и, оставив дверь в туалет открытой, прошел в гостиную. Зажег лампу на потолке, тут же свернул налево, вошел в кухню и включил свет там тоже – на потолке и над плитой. Здесь надо проверить два фонарика. Оба работают. Осталась только спальня. Лампа на потолке и одна прикроватная лампа, потом фонарик на ночном столике.
Зажжено повсюду. Необходимости в этом не было. В квартиру из всех окон струился солнечный свет. Его ничто не заслоняло и не затемняло. Никаких маркиз снаружи, никаких занавесок внутри. Переехав сюда, высокий мужчина первым делом снял все жалюзи. Нет, сегодня электрический свет не требуется. Но это ритуал. Если совершать его даже при отсутствии необходимости, не придется волноваться, что забудешь его, когда он окажется важен.
Однажды, много лет назад, в районе, где он жил, отключилось электричество. Стало темно, не только у него, а повсюду. Хоть глаз выколи. Он быстро нашел ближайший фонарик, но батарейка села или перегорела лампочка. Он давно не производил проверку. Это было до ритуала. От охвативших его паники и парализующего страха его вырвало, после чего, пока не дали электричество, ему пришлось несколько часов неподвижно пролежать на полу.
Вообще-то он очень любил лето. Не обязательно жару, но свет. Лучше всего было вокруг праздника летнего солнцестояния, но нравился ему свет, а не праздник. Праздников он не любил. Никаких, но особенно день летнего солнцестояния.
Именно во время этого праздника он впервые заметил, что что-то не так.
Что она не такая, как все.
Ему было три года, возможно, четыре. Они уселись в машину и отправились на празднование на большом лугу около озера. Когда они приехали, майский шест[17] уже стоял. Народу собралось много, и они со своими пледами и корзинкой для пикника оказались довольно далеко от самого места праздника. Ветер периодически доносил обрывки народной музыки туда, где они сидели с бутербродами и клубничным тортом, а мама с папой еще с белым вином. Танцы начались в три часа. Народу было много. Образовалось четыре или пять кругов. Он очень любил танцевать. Особенно ему нравились два танца. Там были такие забавные движения. Возможно, это началось раньше, вероятно, да, но таких воспоминаний у него не сохранилось. Впервые это произошло там. На празднике летнего солнцестояния. На солнце, в предпоследнем круге. Когда она танцевала с ним. Его ручка в ее руке. Он помнил, что был счастлив и смотрел на нее. Ее взгляд во время танца был прикован к чему-то вдали. Казался отсутствующим. Она не пела. Не улыбалась. Ее тело двигалось в танце так, будто она спит. Без всякого чувства. Равнодушно. Он помнил, что испугался и дернул ее за руку. Она посмотрела на него и в ту секунду, когда их взгляды встретились, улыбнулась, но улыбка так и не достигла ее глаз. Была механической, заученной, нацеленной на то, чтобы убедить его, что все идет как надо. Но это было не так. Ни тогда, ни уж точно потом.
«Мама сейчас неважно себя чувствует». Она говорила
Майский шест – главный атрибут праздника летнего солнцестояния, его украшают цветами, а затем поднимают и устраивают вокруг него танцы.