Пожиратели. Дарья Миленькая
рассыпая содержимое. Ипсилон вздыхает и садится на корточки, вдыхая кисловатый запах мочи и шерсти. Его пальцы легонько касаются холодного пола в поисках баночки то тут, то там, задевая что-то теплое.
Соленый песок под пальцами почти не чувствуется – как пыль – всего-то четвертой части пачки такой пыли хватит, чтобы убить человека.
– Если бы отец не выбросил мой учебник – молитвы давно были бы услышаны, – горько произносит мужчина.
Жалость слизью заполнила его нутро. Нужно остановиться, иначе слезы начнут душить, и тогда ничего не получиться.
Ипсилон трясет головой, пытаясь выкинуть дурные мысли, но одна особо юркая слезинка все-таки успевает скатиться по щеке. Родившаяся в темноте, она так ярко сумела отразить всю печаль и все естество вокруг, что перестала принадлежать кому-то конкретному, прикоснувшись к настоящему явно и всецело, обрела то, к чему так долго и безуспешно стремился Ипсилон.
Длинные пальцы по щепотке собирают соль. Тихий шорох падающих крупиц ласкает слух, хоть и расслышать его дело непростое.
Закончив с этим, мужчина ставит баночку на край бочки и аккуратно, дабы ничего не задеть, вытаскивает из сумки хлебную лепешку.
Получёрствый мякиш пропитан ароматным сандаловым маслом – острым и приторным, но запах быстро выветривается из этого места, не утруждаясь – или, может, боясь? – задержаться здесь. На его благо сквозняки в подвале – обычное дело.
Прицелившись и размахнувшись, Ипсилон встает на носки и кидает подношение прямо в центр сгустка мрака. Тут же лепешку жадно разрывают на кусочки, хрипя и рыча на все лады.
Помедлив пару секунд, Ипсилон берется за последний предмет в сумке – нож. Руку неприятно холодит лезвие, при виде которого человек испуганно отдернулся, уколовшись душой, а все вокруг, наоборот, словно прильнуло поближе.
Прильнуло ближе, как это верно!
Иногда он чувствовал, будто кто-то на силу тянет его ближе, на силу заставляет нырять в эту темноту.
Перед началом мужчина приподнимает голову кошки и прислоняется к ней лбом. Липкая шерстка пристает к мокрому от пота лбу, в нос ударяет сальной запах, запах живого существа. Запах жизни.
– Мы станем с тобой едины, – шепчет ей прямо на ухо. – Познаем космос, вместе перенесемся ближе к Абсолюту. Не волнуйся, я проделывал это множество раз, а тебе придется испытать лишь однажды. В этом нет ничего страшного, – голос его срывается, обвиняя во лжи. – Просто нужно хорошенько постараться, чтобы пробиться в сам Абсолют.
Рука сжимает нож, и теплые струйки крови, вырвавшиеся из тихонько пискнувшей кошки, стекают к жадным шорохам.
Ипсилон едва успевает отскочить в сторону, когда тьма – жаркими, как языки огня, лапами – забирает к себе жертву.
Глядя на оставшиеся на лезвии круглые разводы крови, он произносит:
– А плоть жертвы достается силам зла.
Никто в доме не был сведущ в подобном знании. И никто не мог почувствовать колебания воздуха или услышать шум