Пожиратели. Дарья Миленькая
кому-то. – Отец скоро вернется.
Получив ответ, он, прекрасно ориентируясь в темноте, обогнул скелеты труб и подошел к ржавой подвальной двери, ведущей на выход.
Темнота была частым спутником, но в отличие от этой, к темноте в сознании человек не прислушивался.
Долго еще в пустом подвале можно было расслышать его шаги, пока он поднимался по старой железной лестнице наверх, а потом шел по коридору. Эти звуки смешивались со звуками внизу, с другими шагами, и в сыром мрачном подвале тишина не наступала никогда.
* * *
Первого сентября Матвей проснулся в семь утра.
На улице с улыбками на лицах возвращались в свою тюрьму школьники.
Они не могли ответить, в какой точно момент школа убила их желание учится, в какой обесценила въевшееся в мозг правило об уважение к старшим, и в какой – научила так искусно притворяться занятым обучением и внимательно слушающим, тогда как мысли либо летали где-то совсем далеко, либо даже не появлялись в голове.
Они отвечали глуповатыми улыбками на все возмущенные признания учителей в том, что нынешнее поколение совершенно ничем не интересуется, ничем не занимается и ничего не ценит. Искренне врали им же о забытой сделанной-несделанной домашней работе, тосковали о чем-то неоформленном, в одиночестве сидя за партой, и с этим же одиночеством уходили домой.
Они мечтали – пока еще могли мечтать – и ждали это желанное лето, как время, напоминающее им о том, что под одинаковой школьной формой, за обруганными родителями двойками у них есть что-то живое и требующее отдачи.
В четырнадцать и пятнадцать ты никак не можешь понять, почему тебя, вопрошающего и сотканного из хаоса – неважно, из какого хаоса – заставляют входить в давно принятую систему, ломая при этом не ее, а тебя. И ты мечтаешь, побыстрее закончив школу, взять хотя бы годик перерыва и пожить так, как должно на самом деле жить.
Но где-то в шестнадцать или в семнадцать, под воздействием созданных тобою условий, у тебя впервые появляются в голове взрослые мысли без ценности, ибо приходится привыкать к тому, что взрослое обычно не имеет цены, но требует. Так вот, эти мысли можно было бы еще закинуть привычно подальше в шкаф, если бы родители так усердно не заставляли в нем рыться.
Конечно, ты еще долго будешь отрицать и бросать, кидаться из крайности в крайность в поисках той подростковой безмятежности, будешь запутываться и распутываться.
Так вот, в какой же именно момент умирает эта безмятежность?
Но то, что разбудило Матвея, было далеко не связанным со школой.
Нет.
Это был звук. Странный звук, застрявший в ушах в виде барабанного боя. Он то отдалялся на задворки сознания, то отчетливо различался в ушной раковине, словно запутавшись в мелких волосках. Но где же его источник?
Комната, в которой Матвей спал, была небольшая. Ремонт в ней не делался очень давно, потому как, когда новый жилец въехал в квартирку – обои уже висели лохмотьями на стенах, а под потолком шли трещины.
Седая древность.
Однако