Бальзак, Мериме, Мопассан, Франс, Пруст. Перевод с французского Елены Айзенштейн. Е. О. Айзенштейн
перенесенного страдания в ней отсутствовала сила, чтобы скрыть свою радость.
– О! оставьте мне ее на минуту, – сказал старый художник, – и вы сравните с ней мою Катарину. Да, я согласен.
В возгласе Френофера была еще любовь. Кокетством казалось его чувство к подобию женщины; он испытывал триумф заранее, прежде чем красота образа должна будет одержать верх над настоящей юной девушкой.
– Не позволяйте ему говорить, – воскликнул Порбю, ударив по плечу Пуссена. – Плоды любви уходят быстро, а искусство бессмертно.
– Для него, – ответила Жилетта, внимательно посмотрев на Пуссена и Порбю, – я не более, чем женщина? – Она подняла голову с гордостью; но когда кинула сверкающий взгляд на Френофера, вдруг увидела своего любовника, занятым созерцанием нового портрета, который он недавно принял за Джорджоне.
– Ах! – сказала она, пойдем! Он никогда не посмотрит на меня так же.
– Старик, – сказал мечтательным голосом Пуссен, которого Жилетта заставила выйти из состояния размышления, – видишь этот нож, я погружу его в твое сердце при первом слове жалобы, которую произнесет юная девушка, я зажгу огонь в твоем доме, и никто не выйдет. Понял ли ты?
Николя Пуссен был мрачен, и его слова были ужасны. Эта решительность и особенно жест юного художника утешили Жилетту, которому она почти простила жертву во имя живописи и его будущей славы. Порбю и Пуссен оставались у двери мастерской и смотрели друг на друга в молчании. Вначале автор Марии Египетской позволил сам некоторые восклицания:
– Ах! она разделась, и он сказал ей подойти к свету. Он ее сравнивает!
Вскоре он замолчал, так как лицо Пуссена сделалось глубоко печальным, и, хотя старые художники не так щепетильны перед тем, что не представляет искусства, Порбюс любовался Пуссеном, таким наивным и прекрасным. Молодой человек держал в руках кинжал и был наготове, и ухо его почти приклеилось к двери. Оба, стоящие в тени, казались двумя конспираторами, ждущими часа поражения тирана.
– Входите, входите, – сказал излучавший радость старик. Мое произведение совершенно, и теперь я могу показать его с гордостью. Никогда живопись, кисти, краски, холст и свет не пытались соперничать с прекрасной куртизанкой Катариной Леско. Проявляя живое любопытство, Порбю и Пуссен вбежали на середину покрытой пылью огромной мастерской, где все было в беспорядке, тут и там они видели картины, висевшие на стенах. Они остановились прямо перед полуобнаженной фигурой женщины, в натуральную величину, которой оба стали любоваться.
– Ох! Не занимайтесь этой ерундой, – сказал Френофер, – этот холст я использовал, чтобы отработать позу, эта картина ничего не стоит. Вот мои ошибки, – повторил он им, показывая великолепные композиции, развешанные на стенах вокруг них.
Порбю и Пуссен, изумленные этими словами по отношению к увиденным ими произведениям, стали искать обещанный портрет и не находили его.
– Э-э,