Сердце зимы. Максим Субботин
подрагивал, будто у маленького зверька.
Женщина опустилась в кресло перед камином, жестом прогнала рабынь. Парень присел рядом, скрестив ноги, и взял разогретую туфлю.
– Моя госпожа чем-то взволнована, – произнес он голосом юным, но совершенно бесцветным.
– У человека умного всегда есть повод для тревог, Безликий. Лишь глупец никогда не оглядывается по сторонам.
– Справедливо, госпожа. – Он надел туфлю и потянулся за второй. – Могу я развеять твою печаль?
Катарина улыбнулась. Пальцы сами потянулись потрепать мальчишку по волосам. Он сидел, будто каменное изваяние, тени от пламени плясали на серой коже, скалились. На короткое время леди Ластирик показалось, что то не тени, а мальчишка ухмыляется, что то его рот полон острых клыков, и она отдернула руку.
– Все еще боишься меня, госпожа моя?
– Кто бы не боялся, Безликий? – вопросом на вопрос ответила она.
– Лишь глупец, – повторил он ее слова.
Хани
Мудрая сидела у очага. Глаза закрыты, тело неподвижно. Хани могла бы решить, что старая женщина уснула, если бы та время от времени не начинала нараспев мычать странные молитвы, делая это не разжимая губ.
В доме Мудрой пахло травами. Девушка любила этот запах, знакомый с детства. Именно тогда несколько месяцев она провела под присмотром Мудрой в родном городе. Вместе с другими девочками училась, смотрела, как старая женщина собирает в пучки душистые травы и коренья, подвешивая их над очагом; училась глядеть в воду, заговаривать талисманы и обереги, лечить коз, у которых синело молоко. Постигала мудрости предков. Сейчас ей казалось, что она всегда слушала недостаточно внимательно.
Обычно Мудрые жили особняком, на окраине поселений, где никто не нарушал их покой. Они могли надолго уходить в мир грез, чтобы зачерпнуть из белого источника Порядка, и горе тому, кто потревожит тело Мудрой, пока ее дух странствует.
Мудрая говорила своим ученицам, что когда-то все они станут такими же, как она, – самыми важными женщинами в поселках и деревнях, откуда они родом. Вспоминая те дни, Хани улыбалась и печалилась одновременно. Прошлое, как бы сильно она ни гнала его, все время догоняло и каждый раз с сокрушительной силой сваливалось на плечи, подминая под картинами ее собственной слабости и трусости. Ведь она могла остаться. Должна была! Она могла хотя бы попытаться спасти их. Не смотреть, как мать таскает кишки по полу, и плакать, как дитя, а сделать то, ради чего в ее теле угнездилась порча. Даже если бы после этого ей башку отсекли ржавым топором.
Северянка поежилась, гоня прочь тяжкие мысли.
Мудрая открыла глаза. Сперва ее взор был туманным, но с каждым мгновением в нем проступала ясность. Старуха поднялась, опираясь на кое-как обтесанную палку, зыркнула на Хани колючим взглядом.
– Недобрую весть ты принесла в наши края. – Голос старой женщины неприятно скрипел. Она ненадолго скрылась в задней комнате и вернулась с котелком в руках. Повесила его над очагом, положив в